Даже попадающиеся порой скромные одноэтажные дома выглядят здесь весьма достойно.
Полицейское управление размещается почти в центре города, в переулке, застроенном коттеджами салатного цвета, с невысокими каменными оградами и деревцами джакаранды, усыпанными весной бледно-лиловыми цветочками. Зима в Калифорнии сводится к увеличению облачности и предваряется не осенью, а сезоном пожаров.
После пожаров наступает пора грязевых оползней. Но вскоре статус-кво восстанавливается, и все возвращается в привычное русло. Сейчас на дворе стоял май.
Закинув отснятую катушку с пленкой на проявку, я поспешила в отдел убийств, чтобы увидеться с лейтенантом Доланом. Кону уже под шестьдесят, и он не очень-то следит за собой: под глазами мешки, на щеках серая щетина или просто так кажется, лицо обрюзгшее, а волосы смазаны какой-то гадостью из мужской косметики и зачесаны так, чтобы прикрыть сверкающую плешь на макушке. Видок у него вечно настороженный, как у почуявшей след ищейки, а ботинки такие грязные, будто он постоянно шляется по каким-то помойкам. Но это вовсе не значит, что он не специалист в своем деле. И выглядит Кон Долан все-таки намного приятнее, чем среднестатистический грабитель. Он чуть не каждый день сталкивается с убийцами лоб в лоб. Уйти им чаще всего не удается, и ошибается он лишь изредка. Мало кто обладает более развитым, чем у него, аналитическим мышлением – я до сих пор не уверена, что такое вообще возможно, – а кроме того, поразительной целеустремленностью и просто фантастической памятью, от которой ничто не ускользает. Он понял, зачем я к нему явилась, и, не говоря ни слова, сразу провел меня в свой кабинет.
То, что сам Кон Долан называет кабинетом, скорее напоминает рабочее место какой-нибудь секретарши. Он не любит сидеть за закрытой дверью и не обращает особого внимания на конфиденциальность. Ему нравится вести дела, устроившись на стуле и вполглаза следя за всем, что происходит в конторе вокруг него. Таким образом он умудряется собрать, не сходя с места, кучу сведений, что избавляет его от необходимости выяснять эту информацию у своих ребят. Он всегда в курсе, когда сотрудники приходят и уходят, кого пригласили на допрос, а также когда и почему вовремя не подготовлены те или иные рапорты.
– Чем могу быть полезен? – спросил он, хотя в его голосе не чувствовалось особого желания помочь.
– Мне хотелось бы взглянуть на бумаги по делу Лоренса Файфа.
Он как-то очень медленно приподнял брови:
– Это запрещено инструкциями. У нас здесь не публичная библиотека.
– Я и не прошу вынести их отсюда, а просто хочу взглянуть. Когда-то ты мне это разрешал.
– Когда-то, – буркнул он.
– Ты чаще пользовался моей информацией и прекрасно знаешь об этом, – сказала я. – Так в чем же теперь закавыка?
– То дело уже закрыто.
– Тогда тем более не вижу причин. Это уже вряд ли затронет какие-то личные секреты.
При этих словах на лице у него появилась невеселая, натянутая улыбка. Лениво постукивая по столу карандашом, он явно раздумывал над тем, как бы охладить мой пыл.
– Она и вправду убила его, Кинси. Вот и все, что ты сможешь там найти, – наконец произнес он.
– Но ведь ты сам посоветовал ей выйти на меня. Зачем было беспокоиться, если у тебя нет никаких сомнений?
– Мои сомнения касаются вовсе не убийства Лоренса Файфа, – ответил он.
– Тогда чего же?
– В этом деле скрыто значительно больше, чем может показаться на первый взгляд.
– Выходит, остались кое-какие секреты?
– О, у меня столько секретов, что тебе и не снилось.
– У меня тоже, – заметила я. – Так чего мы темним друг с другом?
Он окинул меня взглядом, который выражал не только раздражение, но и что-то еще. Читать мысли этого человека было совсем непросто.
– Ты ведь знаешь, как я отношусь к людям твоей профессии, – сказал он.
– Послушай, по-моему, мы занимаемся одним делом, – заметила я. – Буду с тобой откровенна. Не знаю, какие уж проблемы возникают у тебя с другими частными сыщиками в нашем городе, но я в ваши дела никогда не суюсь и с уважением отношусь лично к тебе и твоей работе. Не понимаю, почему мы не можем сотрудничать.
