— Я могу понять, почему ты не захотела, чтобы я касался тебя вчера вечером. Когда женщина обижена, это ее первая реакция. Но я не смогу забыть того, что ты сказала. Я еще не знаю, что ты думала.
— Я виновата, — с несчастным видом повторила Стелла.
— Смею сказать, да. Но я не удерживаю женщин силой.
— Мэтью, не надо! Я пыталась объяснить. Как ты не понимаешь?
— Я очень хорошо понимаю. Это не в упрек тебе, — продолжал Мэтью, — если бы мы отправились в свадебное путешествие, ничего этого не произошло бы. В Африке я был бы англичанином за границей, но в Англии я сам для тебя чужой — чужак, с которым у тебя нет ничего общего. Пойми меня, тебе придется учить другой язык, но это язык, который ты презираешь. Ты достаточно ясно дала это понять.
— Я презираю себя, — запротестовала она, — не тебя.
— Ты говоришь это теперь, потому что чувствуешь себя виноватой передо мной. Но в глубине души… в своем сердце… это именно то, что ты обо мне думаешь.
— Нет!
— Да, — стоял он на своем. — Да, ты так обо мне думаешь. Нужно быть слепым, чтобы этого не видеть. — Он сухо рассмеялся. — Слепым или влюбленным. Что в конечном счете одно и то же! — сказал Мэтью не то ей, не то самому себе и откинулся на подушку. — Я знаю, что ты относилась ко мне критически — некоторые вещи, о которых я говорил, раздражали тебя: я мог бы порассказать тебе, как ты иногда на меня смотрела. Но я не думал, что это имеет такое значение. Множество людей из разных кругов общества счастливо женаты. Их любовь помогает им понимать друг друга с полуслова. Наша проблема в том, что ты не любишь меня. Вот почему я так раздражаю тебя.
— Ты делаешь из меня ужасную свинью.
— Так и есть! Но я думал, что мы это преодолеем. — Мэтью чуть-чуть улыбнулся, словно забавляясь ее удивленным видом. — Существует много вещей, которые раздражают меня. Ты никогда об этом не думала?
Она покачала головой:
— Каких вещей?
— Твоя манера говорить, например. Эти вечные самообладание и вежливость. И то, как ты всегда чопорна и необщительна.
Сдерживаясь, Стелла отвела взгляд:
— Когда мы привыкнем друг к другу, то, может быть…
— Я не изменюсь, — с силой произнес он, — и ты тоже. Так или иначе, ты должна принимать меня таким, какой я есть.
— Я этого и хочу! — И, ударившись в слезы, Стелла упала на колени рядом с кроватью. — Я этого и хочу, Мэтью, но ты должен помочь мне.
— Я таков, каков есть. И не могу измениться.
— Значит, я изменюсь. Но дай мне время.
— Сколько хочешь. — Мэтью нежно похлопал ее по щеке, подождал, пока ее рыдания утихнут, потом заговорил снова: — Иди отдохни, Стелла. Ты выглядишь усталой.
— Как и ты. — Утирая глаза, она поднялась. | Надеюсь, ты не расскажешь сестре о вчерашнем вечере. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь знал.
— Не бойся. Это не то, чем я мог бы похвастаться!
Слезы снова подступили к ее глазам, она с трудом преодолевала ненависть к самой себе. Тихо закрыв дверь, Стелла вернулась в свою постель.
Мэтью принял ее извинения. Принял и даже вел себя так, словно понял причины ее поведения. Но это нисколько не уменьшало боль, которую она причинила ему, не ослабляло горечь, которую он должен был бы чувствовать каждый раз, как вспомнит ее обидные слова. Только если бы она могла действительно полюбить его, если бы могла держать его в своих объятиях и отвечать на его страсть, только тогда он забыл бы ядовитость ее слов.
— Хоть бы полюбить его как можно скорее, — взмолилась Стелла. — Хоть бы полюбить, ведь он этого заслуживает. — И с этими словами она заснула и не просыпалась до тех пор, пока в ее комнату не явилась служанка с завтраком. Бледный свет просачивался сквозь занавески, падая на тяжелую мебель, и, хотя комната была все еще мрачной, днем в ней не таилось ничего зловещего.
Стелла села:
— Доброе утро, Элси.
— Доброе, миссис Мэтью. Вам лучше бы прикрыться чем-нибудь. Здесь холоднее, чем на юге.
— Моя теплая ночная кофточка лежит в верхнем ящике. Вы мне ее не подадите?
Девушка исполнила просьбу:
— Ой, какие хорошенькие вещицы! Которую вы хотите?
— Голубую, она теплее.
Элси подала ей кофточку и подкатила столик к кровати.
