Я сидела на лавочке, на остановке «Курский вокзал», и плакала. Мимо спешили люди, проносились машины. На меня никто не смотрел. Светило солнце, на тротуарах искрился только что выпавший, еще не затоптанный снег, наверное, последний – чистый, белый, совершенно новогодний снег.
Я встала и побрела в сторону Покровки.
– Ну что, передала конверт? Долго ты… – В словах Косой я уловила усмешку. – Мы тебя к одиннадцати ждали. Теперь надо съездить на Серпуховскую, в фирму «Ляссе». Была там когда-нибудь?
– Приехала? Давай дуй на Серпуховку, – услышав наш разговор, выглянул из кабинета Корольков. – Отдашь им пленки, пускай переделывают. Только быстро! Одна нога туда, другая обратно.
О нет, моя карета слишком засиделась в тыквах. Надо эту лавочку прикрывать. Сейчас или никогда. Проживу и на электросенсах.
– Я не поеду.
– То есть как не поедешь?
– Так: не поеду.
– Не понял!
– У вас появилась вакансия, – говорю я устало. Никто, кроме босса, не слышит меня, редакция живет обыденной жизнью.
– Завтра уже апрель, – говорит Узьминичне Косая и снимает с гвоздика откидной календарь. Ей не терпится, должна же она, менеджер по календарикам, хоть в чем-то себя проявить. Я оборачиваюсь и вижу, как в веере страниц мелькает голубая надпись «Март» и сменяется новой цифирью.
Мы сидим в кондитерской «Бейглз», за столиком, похожим на каплю, Пал Палыч читает мой черновик, и я вижу, как карандаш, вначале лежавший в его руке неподвижно, начинает плясать по листу.
Я хмурю брови и недовольным кивком спрашиваю, что, мол?
– Потом.
Но я тяну лист на себя, вижу подчеркнутый пирожок, и ему приходится объясниться.
– Лерочка, здесь небольшая неточность. Вот смотрите. «Косая жует пирожок из французской пекарни». Если пекарня французская, – то она должна жевать круассан, – понимаете?
– Что вы, – сказала я как можно мягче, чтобы не обидеть его, моего золотого редактора. – Если человек хороший, то он красивый, а если плохой, то смазливый. Это же Косая! Да пусть она его хоть на Монмартре купит – в ее руках любой раскруассан что кулебяка псковская.
– Добрая-добрая, ласковая кобра я! – с довольным (нет, ей-богу!) смешком подводит итоги Пал Палыч. – А что такое «абецедарный»?
– Алфавитный.
– Точно? – засомневался Пал Палыч. – Что-то я такого слова не встречал. Может, лучше сказать «картотечный»?
– Точно, точно. Давайте оставим.
– Славянофилы бы вас не одобрили…
– Но вы-то не славянофил. Вы – одобряете?
– У вас еще третьего плана не хватает – от лица выкинутых игрушек. Такая гофмановская новелла в виде вставки…
Пал Палыч дочитал отданный на растерзание рассказ, взглянул на меня и принялся ковырять вилкой блинчик.
– Могу я поинтересоваться: история, описанная вами, приключилась реально?
– Конечно, я могла бы и не сознаваться, – но вообще-то реально.
– И где теперь эта кукла? Она цела у вас?
– Нет. Я забыла ее в такси.
– Лерочка, вы меня убиваете! Неужели нельзя было как-то найти, позвонить в таксопарк?
– Это был частник. И потом, я подумала, это смешно – давать объявление о пропаже какой-то помоечной куклы…
