(кажется, Булгаков)
«Ленин был чуваш»
(М. Иванов)
Все-таки народ поизмельчал нынче.
Это, может, и бурчание стариковское — но, кажется, доля правды в нем все-таки есть.
А к чему я это — да вон, недавно сообщение проскочило, что, мол, матрос с Российского корабля в иностранном порту пропал. Естественно, сразу — измена Родине, предательство… Разобрались, правда, потом — напился, оказывается, попросту в хлам, и отсыпался где-то, за углом валяючись.
Не интересно, в общем.
А что интересно, спросите? А попробую рассказать.
На корабль, в экипаж иногда фигуры попадают прямо-таки странные. У меня, например, был и мастер спорта по карате, и повар из какого-то киевского ресторана — но больше всего, конечно, художники запомнились. То есть нормальные художники, учились после художественной школы в институте заочно, — ну и призвали их. Их — потому что два их было, и оба — чуваши, Иванов и Ильин.
Пришли они ко мне перед боевой незадолго, причем штаб сразу сказал — мол, одного заберем, на боевую не пойдет.
А тут, как не грех, жена, когда сдуру ей ляпнул, что, мол, художники у меня объявились — чуть не с ножом к горлу.
Она в то время в детской неврологии воспитательницей работала — помоги, мол, раз дело такое, у нас там стенка пустая в холле, может, нарисуют чего. В конце концов — чего не помочь? Отправил я их туда, на так сказать принудительные работы… Проходит дней пять — выполнили они социальный заказ, о чем жена и проинформировала.
Только когда информировала — как-то странно на меня поглядывала — будто еще что сказать хочет — и в то же время… опасается вроде чего. Раз такое дело — решил сам посмотреть. Зашел к супруге на работу. Ну-ну. Нарисовали. То есть вроде бы все по-хорошему — птички там разные, бабочки цветные… мишка-медведь опять же с бочонком меда. Нда-а-а-а. Не то что-то с медведем. Вроде все исправно — а не то.
Чувство какое-то странное, при взгляде на роспись эту стенную возникает. Тревога какая-то.
Жена — рядом. Ну и как, мол?.. Да ничего вроде… Только вот…
А она: «Вот-вот» — и - рассказывает, что, мол, когда заведующая этим самым нервным отделением результаты творчества увидела — тоже так себе, похмыкала, и говорит, что, мол, мужу вы (жена то есть) скажите, на всякий случай. Не все у художников этих его ладно. С головой то есть. То есть, если б они помладше были, в детском совсем возрасте, так диагноз «шизофрения» — в самый раз был бы.
Ну а так — люди взрослые, комиссию перед призывом прошли, может, и ошибка…
Ну мне — что делать, похмыкал тоже, в памяти галочку себе поставил — припомнить если что.
…А тем временем — пароход мой к боевой подготовился, вышли на пять с половиной месяцев, а перед выходом — одного художника — Иванова — забрали у меня.
На боевой мой художник, Ильин — ничем особым себя не проявил, служил как все, то есть не лучше и ни хуже. Вернулись мы, через пятнадцать суток — в ремонт в Болгарию ушли. Единственно, что запомнилось — так действительно в бригаде наглядная агитация на недосягаемую высоту поднялась. Крепко оставшийся Иванов поработал.
Из Болгарии я в отпуск ушел, потом в академию поступать уехал — в общем, попал на любимую бригаду месяцев через шесть.
Мне — рассчитываться, а бригада — я, конечно, штаб имею ввиду — вся как пришибленная ходит. Стал пытать, что да как.
А так, отвечают. Художника-то своего, Иванова, помнишь? — Как не помнить — (и сразу медведь этот безумный на стенке в неврологии вспомнился) — ну так вот…
…Разрисовал этот самый художник бригаду «в петухи»… служба идет… А его погодки — уже в море сходили, колониальными товарами привезенными из-за бугра хвалятся. Ему завидно. Пошел он к любимому непосредственному начальнику — НачПо(начальник политотдела, кто не помнит) в море проситься. Мол, все как люди, моряки, можно сказать, загранзагрёба, боны получают, подарки домой везут. А я, бедный — кроме как «волна выше сельсовета» — и рассказать-то ничего не смогу.
Тот прикинул — а ведь и можно моряка в море пустить. До ближайшего съезда или пленума, когда агитки переоформлять придется — не скоро. Да хай с ним. Пускай в Тунис в док на пару месяцев сходит.
