А сегодня на Корабле было какое-то странное — для Кота — настроение. Все ходили веселые, шутили и за хвост Кота дергали как-то весело, не хотелось даже обижаться.
Все говорили «Домой, домой» и вместо привычных синих штанов и шортов одели черные и синие длинные брюки.
Да и ветер был какой-то странный, холодно-неприятный и в то же время зовуще-бодрый.
Впрочем, к вечеру все успокоились, и, как всегда на ходу, когда командир был на мостике, Кот пошел прогуляться по кораблю.
Сначала он сходил в кают-компанию, но двери были закрыты, и даже вестовых не было на привычном месте.
Тогда Кот спустился палубой ниже, туда, где была кают-компания мичманов, но и там было темно и пусто…
Оставалась одна надежда — камбуз. Кот иногда заглядывал туда по ночам, когда почему-то очень хочется есть. Но сегодня с камбуза доносился к сожалению не очень приятный запах жареного… и даже слегка горелого.
Кот не очень любил жареное, он с бОльшим удовольствием ел вареное или даже сырое мясо или рыбу, а тут пахло жареным. Очень сильно пахло.
Дверь на камбуз к удивлению кота была приоткрыта, и когда Корабль покачивался, тихонько хлопала.
Кот давно знал такие повадки корабельных дверей и поэтому смело проскочил, когда дверь в очередной раз полуоткрылась.
Как всегда в ночные часы на камбузе было пусто — то есть в этот раз совсем пусто, не было даже дежурного кока, который обычно во время таких визитов разговаривал с Котом и срезал ему кусочки мяса с косточек.
Вернее, он был где-то здесь, рядом, запах его ощущался, но самого кока не было видно.
Кот повел туда-сюда усами и вдруг заметил между большими горячими котлами, к которым он в общем-то очень не любил подходить, ботинок. Ботинок как раз и пах дежурным коком.
Сам Кок лежал, неловко повернув голову как раз между котлами и что-то тихо мычал.
Все это Коту очень не понравилось.
Раньше такого не было и не должно быть теперь.
Надо было что-то делать.
Кот дождался, когда дверь с камбуза приоткроется, и выскочил в коридор.
Некоторое время он соображал — что же делать, …он никогда не встречался с такой ситуацией… и тут Коту стало страшно. Он не понимал отчего, но действительно он испугался… и поэтому, может быть, от подступившего страха, а возможно от того, что он действительно не знал, что делать, — Кот заорал…
Ведь в сущности он был еще совсем не взрослым Котом, скорее, он себе представлялся большим, сильным и взрослым, но на самом то деле он был совсем еще Котенком, к тому же совершенно не знавшим кошачьей жизни.
Но орал зато он от души. Так громко, что проходивший рядом с люком палубой выше матрос-дозорный услышал его мяв и спустился к камбузной двери.
Дверь очередной раз приоткрылась на качке, и дозорный, увидев лежащего кока, бросился к нему, потом, громко крича какие-то слова, — которые кот почему-то слышал чаще всего от людей на корабле — убежал, потом снова прибежал, уже не один.
Вместе они вытащили кока из-за котлов и куда-то унесли.
Некоторое время по кораблю гремели команды, звенели звонки и бегали люди.
Потом все успокоилось. Кот тоже как-то сразу успокоился — ведь крики, звонки, команды — это все было правильно, как всегда.
Когда окончательно стихла беготня, Кот отправился спать под трап на мостик — там лучше всего было дожидаться, когда корабль снова проснется, и снова вестовые откроют кают-компанию…
……………
Днем, когда Кот как всегда потягивался на подшивке «Правды», а офицеры уже собирались к обеду, зашедший в кают-компанию Командир почесал кота за ухом, погладил и сказал:
— Вестовые! Котяру накормить от пуза, возьмите у продовольственника консервов рыбных. Надо его за вчерашнее поощрить.
И снова погладил Кота.
Кот так и не узнал, что своим мяуканьем он помог потерявшему сознание Коку, которого той же ночью и прооперировали. Кок сейчас лежал в лазарете, и все рассказывали, какую тревогу поднял вчера Кот.
Да в общем-то Коту это было и не особенно интересно.
Но зато он понял слова «рыбные консервы» и «накормить», и это ему понравилось.
Жизнь в общем-то удалась.