Хорошо, что я такой послушный, а то бы тоже с братцем сейчас на дне морском акул да осьминогов кормил.
Третью ночь провели на сеновале. Всегда мечтал узнать, каково оно. У нас во дворце сена днем с огнем не найдешь, а тут такая романтика… Мягко, тепло, мухи не кусают, правда, ночью ко мне хозяйская внучка в гости намылилась, а внучка эта — палец в рот не клади, еще вечером на меня такие взгляды бросала, что аж дрожь по всему телу. Но тут Малиновка не подвела: эта зверюга не просто своего хозяина в обиду не дала, не просто стала на защиту его чести, а еще и гоняла потом внучку по всей деревне до самого утра. Так что пусть не со мной, но эту ночь девушка точно на всю оставшуюся жизнь запомнила — еще бы, в одном сарафане и босиком от бешеной кобылы бегать…
А утром хозяйка мне еще тайком от внучки пару репок дала — она, оказывается, уже давно мечтала гулену уму-разуму поучить, да все рука не поднималась. Как-никак родная кровинушка, внучка любимая, единственная. А у тех добрых молодцов, что до меня на сеновале ночевали, лошади не такие своевольные были — еще бы, другую такую ревнивицу, как моя Малиновка, попробуй найти! Она-то свято верит, что я ее частная собственность, этакий «сахарокормилец» и «овсоносилец», и делить меня со всякими разными вертихвостками кобылка не собирается.
А утром морда довольная, еще бы, набегалась на свежем воздухе, на резвилась: я ведь давно ей говорил — двигаться надо больше. Малиновка у меня лошадка еще бодрая, молодая, а ведет себя как кобыла двадцатилетняя — да вот беда, не понимает она язык человеческий. А если и понимает, вида не подает, хитрая бестия, стоит себе сутками в стойле, овес жует, лентяйка.
Пока завтракал, «совиная почта»[3] пришла с последними новостями. Оказывается, вчера неизвестно откуда у берегов королевства огромный пиратский флот вынырнул с самим Дундуком Одноглазым во главе, и откуда только взялся, сто лет такого добра у наших берегов не водилось. Как отец на каждое судно абордажную команду мертвецов посадил, так мигом все пираты в окрестных водах вымерли. Они, конечно, ни бога, ни черта не боятся, но отцовские живые мумии — это пострашнее морского дьявола будет. Пощады не знают, страха не ведают, в плен не сдаются, есть не просят — с такими лучше не пересекаться на жизненном пути, если не хочешь раньше срока на тот свет отправиться. Моряки в первые годы роптали: еще бы, живые мертвецы на борту, — а потом пообвыкли. Теперь у них даже примета появилась — пока живой труп на борт не поднимется, в море не выходи, а то быть беде. И чего, спрашивается, в заморских краях наш народ чудаками считается…
Я бы, конечно, мог рассказать, за какой такой добычей Дундук Одноглазый в наши края пожаловал, да не стал — выходит, жив еще мой братец, раньше срока я с ним простился. Ну да ничего, от шторма ушел — от пиратов не уйдет, от пиратов уйдет — отец иную напасть нашлет ему на голову. Отец у меня некромант с фантазией, если надо — по сто горестей на день придумывать может, а ради сына родного, как говорится, и всю тысячу не жалко.
Вышли мы, когда солнце уже высоко стояло, а к полудню до Пьяной Развилке добрались. Место, можно сказать, знаменательное. До этой поры дорогу выбирать особо не приходилось — Пивной Тракт вел как раз в нужную сторону, от самой столицы строго на восток. А тут уже решаться надо — на юго-восток идет Винный Тракт, через славный своими виноградниками Хельмов Край, мимо Голубого Озера и в сторону Хмурых Болот, где лучшие мармаруры водятся — мелкие зверьки, чья шерсть в самый лютый мороз путника согреет. На восток идет Эльфийский Тракт, это понятно, к Лорлароллирену, прародине эльфов, они время от времени туда вернуться собираются, вот уже десятый век как, да кто ж их пустит? Да и леса того уже осталось три сосны, не заблудишься, одно название, а не лес, сейчас там коров да овец пасут. Ну и наконец третий, как положено, Свободный Тракт, ведет на северо-восток, в края, где «буйным цветом колосятся зерна свободы». В смысле можно все, а если что сделал неправильно, так добры молодцы тебе мигом, что к чему, растолкуют. Края бедные и дикие — земля не родит, морозы лютые, жара страшная, ливни ярые, а начнется засуха — так все родники да колодцы пересохнут. Жизнь там нелегкая, зато каждый сам себе закон, народ живет вольный да свободолюбивый…