Рано утром в День независимости, часов после 5, меня сдернул с кровати резкий телефонный звонок.
— Привет, Йошке, — прозвучал доверительный голос. — Давненько не виделись. Как дела?
— Спасибо, хорошо, — зевнул я. — Сам-то как?
— Да ничего. Собственно, беда одна — что мы совсем перестали видеться, Йошке.
— Вообще-то да. Только меня зовут не Йошке. С кем имею честь?
— Ты еще спрашиваешь? Это Миша. Не припоминаешь? Я с твоим братом в школе учился!
Миша пообещал зайти к нам в 10.30 для задушевного разговора. Я попросил жену приготовить небольшое угощение для школьного друга моего брата. Она только сейчас узнала, что у меня, оказывается, был брат, сказала моя жена.
Я запутался в расследовании этого вопроса. И путаница только возросла, когда в 6 часов у моих дверей оказалась семья Грюнспен из Беэр-Шевы с тремя детьми и их друзьями детства. Они прихватили с собой и свою горничную. А горничная — своего ребенка.
— Мы давно хотели вас посетить, — пояснила семья Грюнспен, — но вечно что-нибудь случалось. Сегодня, наконец, все нормально.
Они вовсе не хотели обременять нас. Они только собирались подышать свежим воздухом на балконе, где они быстренько удобно пристроились.
В течение следующих двух часов мне позвонили 17 школьных товарищей и осведомились насчет моего здоровья. Понемногу я стал понимать, почему живущая этажом ниже семья Белоцерковичей два дня назад покинула свою квартиру и вывесила на входной двери табличку: "Осторожно, малярийная зараза!".
В 8.30 мы отключили телефон.
Вскоре после этого появился юноша с рекомендательной запиской от г-жи Померанц, где она просила нас позволить ее племяннику, которого любила, как сына, посмотреть на парад с нашего балкона. Это был первый случай, когда нас так трогательно просили, и я счел это за большую честь, хотя и не знал никакую г-жу Померанц.
После этого мы решили никого больше не принимать. Конечно, мог придти Миша, столь любезный моему брату, но больше никто. Ну, разве что для наших родственников мы сделали маленькое исключение. И для хозяина мясной лавки с женой и детьми. От него ведь мы, в известной мере, зависели.
Когда балкон был уже совсем переполнен, стали ставить столы и стулья у окон. Долгое жужжание телефона заставило меня поднять трубку.
— Это служба ремонта телефонов. С вашим аппаратом что-то не в порядке?
— Я его до конца дня отключил, только и всего.
— Тем не менее, мы должны его проверить. Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы в 10.30 кто-нибудь был дома.
В 10 дверь взломали. Многочисленные молодые люди, которые назвали себя школьными товарищами моего сына, ворвались внутрь и расставили оставшиеся стулья на рояль. На мои упреки, зачем он пригласил сюда всю школу, сын клятвенно заверил, что не знает никого из них. Я ему поверил. Моему сыну было восемь лет, а средний возраст вломившихся составлял примерно двадцать.
Ситуация на балконе стала критической, когда Миша взгромоздил стремянку за спинами семьи Грюнспен. В последовавшей схватке брат супруга домработницы семьи Грюнспенов, он же дядя ребенка, сорвался на балкон Белоцерковичей, что под нами. К счастью, он не расшибся, поскольку упал на малярийных больных, занявших балкон.
Какой-то служащий городского управления по безопасности строений принес мне официальное предупреждение, что балкон и перекрытие при дальнейшей нагрузке могут обрушиться. Затем он спросил, не мог бы он здесь остаться со своей женой.
Наконец, пришел слесарь, которого мы вызывали для ремонта капающего крана еще осенью прошлого года.
Когда правая часть балкона начала крошиться, скопившиеся там переметнулись влево. А из-за трещин в полу спальной находящиеся в ней стали перемещаться в кухню. Однако, это было роковое решение.
Некоторым из моих гостей повезло, поскольку их погребло под обломками лишь по грудь, и они могли еще кинуть последний взгляд на очаровательный военный парад внизу. Сам я смог его наблюдать только из полностью осажденного окна больницы.
