Раз Нэтти пришлось делать подробный доклад о "рабочей политике" Центрального Управления; о способах расхищения заработной платы, о тайных циркулярах, которые предписывали директорам на местах, ввиду усиления союзов, "усилить строгость, чтобы вызвать их на открытые выступления, дающие законный повод к решительным мерам".
Когда Нэтти говорил об этом, он весь как-то изменился от глубоко сдерживаемого негодования: голос его звучал глухо, выражение лица стало суровым, глаза потемнели, между бровей появилась резкая складка. Постороннего зрителя поразило бы в тот момент его сходство с Мэнни. Когда Нэтти кончил, Мэнни, ходивший из угла в угол, вдруг сказал:
— Странно! Вы мне очень сильно кого-то напоминаете. Но кого? Может быть, я встречал ваших родителей?
Нэтти удивленно взглянул на него.
— Не думаю… Впрочем, своего отца я и сам не знаю: мне никогда не хотели назвать его. Это был какой-то богатый человек с высоким положением; он бросил мою мать, даже не подозревая обо мне. А она простая работница из Ливии; зовут ее Нэлла.
— Нэлла!
Это имя, как стон, вырвалось у Мэнни. Он побледнел и прислонился к стене. Нэтти быстро спросил:
— Вы ее знаете?
— Я ваш отец, Нэтти!
— Отец?!
В этом слове было только холодное изумление. Лицо молодого человека вновь стало суровым. Мэнни судорожно прижал руки к груди. С минуту продолжалось молчание.
— Отец…
На этот раз в голосе слышалась задумчивость, усилие понять что-то. Выражение Нэтти стало мягче, спокойнее.
— Я не знаю, что думать об этом. Я спрошу у моей матери, — медленно произнес он.
— Я не знаю, что скажет вам Нэлла. Но вот что я могу сказать вам. Когда мы с ней расставались, не было ни одного слова упрека с ее стороны. И когда я был осужден, то раздался один голос протеста, это был ее голос, Нэтти.
Взгляд Нэтти сразу прояснился.
— Это правда. Я был там.
Вновь минута задумчивости. Потом молодой человек поднял голову и сделал шаг по направлению к Мэнни.
— Я знаю, что скажет мама.
Он протянул руку Мэнни, и уже сдержанной лаской прозвучало еще раз повторенное слово:
— Отец!