Интересно, а что же она испытывала на самом-то деле?
Он попытался вспомнить, чтобы отогнать неожиданно пришедшую на ум мысль, но вспомнить не получилось. Вагит Тимурович задал новый вопрос:
- А может, таким образом она удерживала вас от поездки?
- Нет... это моя инициатива, - немного смутившись, произнес Алексей. Мысль ушла, он тщился вспомнить, о чем думал мгновение назад, но не смог.
- Значит, интуиция подвела нас обоих. А что вы, Иван?
Телохранитель вздрогнул, не ожидав, что до него снизойдут в разговоре. Он не прислушивался к нему, занятый своими мыслями, потому вынужден был, чуть покраснев, переспросить.
- Нет, ничего такого не припомню, - наконец, ответил он. - Я как раз завтракал, когда позвонила Вероника, сказала, что мое присутствие на предстоящей встрече не помешает. Я возразил, сказав, что от непосредственного начальника инициатива не исходила, что я могу оказаться лишним. Вероника сказала, что так будет лучше, и что день мне зачтется, Иван говорил быстро, чувствуя, что от него ждут чего-то другого, более важного, но не мог оторваться от этого перечисления подробностей сегодняшнего утра. - Я спорить не стал, спросил, когда надо выехать. Решил, что ей виднее. Она сказала, что машина подъедет за мной, - и тут только сообразил. - Нет, ни во время звонка, ни после, при встрече, ничего не почувствовал. Разве что Герман Архипович более обычного жаловался на переменчивую погоду. Это все.
Вагит Тимурович выдохнул.
- Жаль. А Вероника как-то мотивировала свой поступок?
- Да. Она сказала, что телохранитель нужен для солидности или чего-то в таком духе, не помню в точности. Что-то подростковое... Хотя ей уже двадцать...
Алексей замолчал и вновь взглянул в мутное окошко. Все по-прежнему, тусклый свет едва пробивается сквозь заросшее пылью стекло, почти исчезает, когда небо закрывают плотные облака. Может быть, скоро снова пойдет снег.
- И больше ни от кого ничего я не слышал. А зачем это вам?
Караев пожал плечами.
- Просто привык доверять интуиции, она меня редко когда подводила. И как, скажите на милость, в нашей стране без шестого чувства на страже своих интересов, успеха или влияния? - никак не возможно.
Алексей недоуменно поднял глаза.
- Я над этим не задумывался. Но не уверен, что все дело в интуиции. Скорее, в неких собственных качествах, той же работоспособности, например.
- Вы забываете, что работоспособность, это еще далеко не залог успеха. Слава Богу, страна наша богата людьми неленивыми. На их энтузиазме, почти бескорыстном труде, да на глубокой, почти слепой уверенности в том, что "все образуется" и жива еще страна. Их заботами мы еще что-то производим, экспортируем, не даем окончательно загубить производство. Наше с вами производство, хочу уточнить. Именно наше с вами, не их. Они трудятся на нем, создают все необходимое, отрабатывают взятые под них кредиты, выплачивают собственных из карманов налоги производства, взятки, акцизы, подати. И при этом стараются быть довольными жизнью; иной раз им это даже удается. Но труд этот ни в коей мере нельзя сравнивать с нашей работой ситуация совсем иная. Они работают, чтобы прокормить себя и свои семьи, мы же... сами знаете, для чего. Ведь посмотрите, где мы и где они. Меж нами пропасть, глубину которой и представить - и нам, и им - невозможно.
- Вы явно через край хватили, - заметил Алексей, снова занятый изучением окошка.
- Отнюдь. Вы говорите о трудолюбии, а как сегодня без него тем, кто находится под вами и не имеет, несмотря на все старания, даже надежды выкарабкаться из той пропасти, в которой живут. Получать - вот едва не предел их мечтаний - не тысячу с хвостиком, а пять тысяч... рублей, мой дорогой друг, рублей. А ведь начинали и вы и они примерно с одного и того же: с пустых прилавков, обесцененных денег да надежды на лучшее в новой стране. Только потом разошлись. Они спустились вниз, где и копошатся до сих пор, вы двинулись вверх. И вы утверждаете, что все дело в трудолюбии.
- Разумеется, да. Я и сейчас уверен в этом. Кроме трудолюбия, конечно, необходимы знания, решительность, уверенность, какая никакая хватка. Да, собственно, я могу явить именно такой пример.