На нее смотрел парень, в шортах и майке. Симпатичный, даже слишком. Похоже, с его лицом и торсом поработали медботы или оно прошло какой-то ремастеринг с редактурой экспрессии генов. Покрытые светящейся фотонической краской пряди волос, яркие точки на правой выбритой стороне головы – проекторы, создающие голографическую тату. Сейчас она изображала буддийских монахов, занимающихся чем-то тантрическим и неприличным, что придавало новому знакомому особый шарм. Как и зеркалящие линзоэкраны на его глазах.
Его ли она ждала втайне, как намекнул искин «Пушкин», и какой у него «конь»?
– Ну и что ты можешь мне показать, мальчик? – игриво поинтересовалась Настя.
– Начнем с Петронезии. «Острова южных морей» прямо в питерской лагуне. Слыхала о них что-нибудь?
Капитан III ранга Никольский посмотрел в иллюминатор. А ведь он почти дома. Видна линия терминатора, а за ним восходящие звезды ракетных стартов. Это взмывают в космос примерно такие же парни, каким он был двенадцать лет назад. Не все, конечно – там полно и обычных туристов, и технарей для обслуживания энергетических установок и оранжерей, и всякой бизнес-мелюзги, которая лезет в каждую дырку с архивыгодным предложением: «Купи пылесос с искусственным интеллектом на быстрых нейтронах по цене веника». И не в космос они летят, а всего лишь на орбитальные станции. Уже там будут формироваться экипажи и проводиться предполетная подготовка на симуляторах и тренажерах. А потом и кадеты, и опытные космоплаватели сядут, точнее, лягут, накачавшись гликопротеинами, в криокапсулы на больших кораблях, не имеющих никаких аэродинамических поверхностей и похожих на творение скульптора-авангардиста, к тому же психопата. И отправятся в дальнюю космическую дорогу.
А над самим городом Петра, на высоте шестисот километров висел его орбитальный «двойник». Это было творение скульптора, точнее ряда космоскульпторов из «группы Кожемякина-Карапетяна», изваянное при помощи сонма микромашин. Космическое отражение города, возникшего более трех с половиной столетий назад на стыке русской земли и чужой воды, на фронтире страны и народа, на границе геологических формаций – Балтийского щита и Русской плиты, суши и моря, тайги и широколиственных лесов, влаги и холода, родной души и инородных идей. В этом изваянии, исполненном с помощью пластических метаморфоз и фрактальной геометрии, отразился город, измученный пограничной борьбой и потерявшей в ней очень много, утративший столько возможностей, но все же сделавший невозможное реальным…
Борт с Никольским приземлился в Пулково-5 (можно было воспользоваться и военным фидером, но тогда бы он оказался прилично за городом, на космодроме Роскомфлота в Гатчине). Он решил взять не забавный колобок-сферокар, более подходящий для легкомысленных туристок, а серьезное роботакси, похожее на древнюю «Чайку» и поехать домой. Но, когда он спустился в лифте на стоянку, там его встретили. Незнакомый офицер в чине подполковника, высоченный и широкоплечий, и служебный автомобиль, напоминающий утюг, где не различимы ни двери, ни стекла.
– Капитан III ранга Никольский?
– Вы удивительно догадливы.
– Я – за вами. Вас ждут в штабе.
Спустя двадцать минут он уже был в здании имперского Главного штаба, которое уже лет как двадцать было передано под штаб Роскосмофлота. Из окна открывался вид на Дворцовую площадь с ее лазерными композициями.
– Мы ознакомились с присланными вами видеозаписями, Всеволод Дмитриевич. Желаете освежить память? – спросил хозяин кабинета. Свет настольной лампы в этот предвечерний час выхватывал половину его крупной бритой головы, погружая в тень другую, отчего она напоминала Луну в фазе последней четверти.
– Нет необходимости, такое не забывается, товарищ контр-адмирал.
И действительно он никогда не забудет тот спуск в атмосферу Юпитера .
Он оказался между исполинских голубых «стен» облачного каньона, образованных кристаллами аммиачного льда; под ним текла со скоростью полтысячи километров в час желто-коричневая «река», подкрашенная сульфидом аммония. Потом машину подхватила мощная турбулентность и бросила в сторону. Он уже был готов резко поднять свой Ла-35. Потянул штурвал на себя и именно в этот момент случилось странное; машина, завалившись на корму, стала падать – десять, пятнадцать, двадцать километров.
