Мэгги понемногу приходила в себя: поднялась с пола и начала суетиться вокруг. Несмотря на припухшее личико, вид у нее был очень аппетитный: сквозь полупрозрачную рубашку просвечивало столько голой кожи, столько интересных теней…
Она поймала мой взгляд.
– Ты чего улыбаешься?
Я пожал плечами.
– Ты такая симпатичная в этой ночнушке.
– Это я отхватила на распродаже женского белья, там, внизу. Почти не ношеная.
– Мне нравится, – заметил я, пожирая ее глазами.
Она рассмеялась:
– Что, прямо сейчас? Значит, вчера ты не мог и позавчера тоже, а теперь приспичило?
Я пожал плечами.
– Ты же опоздаешь. – Теперь настал черед Мэгги рыться в кухонных ящиках. – Хочешь энергетический батончик? Я пока искала бекон, в одном магазине нашла целую кучу. Похоже, эта фабрика опять заработала.
Не дожидаясь ответа, она бросила батончик мне. Я поймал его, разорвал блестящую обертку и, пока жевал, прочитал состав: инжир, орехи, а потом целая куча какой-то химии типа «декстро… форма… альбутеролгида». Конечно, не слишком натурально, но какая к черту разница – ведь это съедобно, верно?
Мэгги повернулась и окинула взглядом сиротливо торчавшую посреди кухни плиту. От пышущей в окна утренней жары бекон с каждой секундой становился все более мягким и осклизлым. Я подумал: надо бы вытащить его на улицу и поджарить на тротуаре. Ну, или на крайняк скормить трогам. Мэгги закусила губу. Я решил, что она снова скажет что-нибудь насчет духовки или порчи бекона, но вместо этого она сообщила:
– Мы сегодня с Норой хотим куда-нибудь пойти. Она предлагает в «Вики».
– Нора? Это та девчонка с язвами?
– Не смешно.
Я запихал в рот остатки батончика.
– А мне смешно. Я вам говорил: в этой воде нельзя купаться.
Она состроила гримасу.
– Но ведь со мной ничего не случилось, мистер всезнайка. Мы же смотрели, где купаемся: вода была не желтая, не грязная, не какая-то там еще…
– И вы прыгнули прямо туда и стали плескаться. А теперь она вся покрылась прыщами. И откуда только они взялись, правда? – Я прикончил второй пакетик кофе, вместе с оберткой от батончика бросил его упаковку в мусоропровод и пустил воду, чтобы смыть мусор. Через полчаса они завертятся и растворятся в чреве помпы номер два. – Нельзя же считать что-то чистым только потому, что оно выглядит таковым. А тебе просто повезло.
Я вытер руки, подошел к ней и провел рукой по изгибу бедра.
– Да вот, повезло. Все еще никакой реакции. – Она шлепнула меня по рукам. – Эй, ты что у нас, доктор?
– Специалист по средствам для тела…
– Противный! Мы с Норой договорились встретиться в восемь. Сможем попасть в «Вики»?
Я пожал плечами.
– Вряд ли.
– Но ты ведь сам говорил, Макс у тебя в долгу… – Она осеклась, вновь поймав мой плотоядный взгляд. – О, ладно.
– Ты о чем?
Она покачала головой и ухмыльнулась.
– После двух предыдущих ночей грех не воспользоваться таким случаем.
– Вот именно. – Я наклонился и поцеловал ее.
А когда она все же отстранилась и подняла на меня свои огромные карие глаза, все это непутевое утро растаяло без следа.
– Ты опоздаешь, – прошептала она.
Но всем телом уже стремилась ко мне и по рукам меня больше не шлепала.
Лето в Нью-Йорке – одно из самых моих нелюбимых времен года. Жара опускается между домами и душит все живое, а воздух просто… останавливается. И везде вонь. От пластика, плавящегося на раскаленном бетоне; от горящего мусора; от засохшей мочи, которая обретает второе дыхание, когда кто-нибудь сливает воду в сточную канаву; да просто от стольких людей, сбившихся в одном месте. Словно все эти небоскребы – потные алкаши, которые стоят здесь, измученные после вчерашней попойки, и сочатся следами того, что они накануне вытворяли. Моя астма от всего этого просто дуреет. Бывают дни, когда по дороге на работу приходится по три раза прикладываться к ингалятору.
Пожалуй, только одно хорошо летом – что это не весна, а потому на голову по крайней мере не капает мерзло-слякотный бетонный дождь.
Я пошел напрямик, через парк, чтобы дать легким отдохнуть от вони, однако и здесь было ненамного лучше. Жара еще только нарастала, но вид у деревьев был уже запыленный и усталый, все листья на них пожухли, а на газоне, там, где трава сдалась под натиском лета, виднелись здоровенные коричневые проплешины – как на спине у старого облезлого пса.
