Моя ярость по отношению к подругам нарастала по мере того, как я стал замечать, что они планомерно и сознательно саботируют мои попытки сделать из них «просветленных буддисток». К тому времени у меня не было целостного мировоззрения, а от приобретенной некогда буддийской мудрости почти ничего не осталось.
«Клаус, послушай, что ты говоришь, и сравни с тем, что ты делаешь!» — указывали мне. По большому счету, я понимал, что это не пустые обвинения. Мне необходимо было просто признать себя лжецом и лицемером, никогда не знавшим ни любви, ни внутреннего покоя. А ведь я только и делал, что проповедовал эти ценности!
С болью в сердце я пришел к заключению, что надо покончить с буддизмом и со всем, что с ним связано. Какое страшное разочарование! Я три с половиной года потратил на то, чтобы проникнуться этическим учением Будды, постичь эту сложную богословскую систему. Но при этом, похоже, не встретил ни одного буддиста, который хотя бы частично стал свободным. Даже Аджан Ча, как мне казалось, не стал свободным, несмотря на его огромный духовный подвиг. Слушая далай-ламу, умиляешься: какие правильные слова о терпимости, любви, уважении и радости он произносит. Но при этом буддизм все равно не в состоянии дать ответ на самые насущные вопросы человечества. Он не учит, как избавляться от греховных страстей. Дзен-буддисты много рассуждали о «делании»: «когда ем, я ем» и так далее. Но ради чего все они стараются так поступать? В чем их цель? Или сам путь и есть цель? Или все же здесь чего-то не хватает? Да и потом, мне не нужны больше разъяснения и разглагольствования. Я хочу жить и любить!
Две женщины, жившие со мной под одной крышей, собрали вещи и покинули дом. Они не могли больше оставаться рядом, и я понимаю почему. Им стало ясно, что я никакой не буддийский учитель, а простой обманщик. Я снова оказался в одиночестве. Никаких религиозных устремлений в моей душе больше не было, жизнь опять стала бессмысленной.
Я пришел к выводу, что ни любви, ни свободы на самом деле не существует, поэтому проповедь всех религий мира в конце концов обречена на провал. Это был один из самых трагичных моментов в долгом пути исканий.
Я начал злоупотреблять алкоголем. В день я выпивал по литру вина, а зачастую и больше. Я ездил в Италию, чтобы там подешевле закупать спиртное. Трезвым я практически не бывал. Стоило чуть-чуть развеяться опьянению, как снова накатывала депрессия. Тогда я опять тянулся к бутылке и принимал очередную «дозу лекарства».
«Может, всеобщая глупость (в том числе и моя) — это и есть то, что роднит все человечество, порождая „космическое единство“?» — думал я. И приходил в ярость от одной мысли о том, что мир несправедлив, все рвутся к власти, финансисты правят людьми, банки заменили собой церкви. Люди ссорятся по пустякам, даже в тихой деревне, где я жил, слухи и сплетни разрушали отношения между жителями.
Но больше всего я злился на самого себя. Спиртное, потребляемое в огромных количествах, рано или поздно убило бы меня. Тело, с которым я обращался неласково, начало мстить. Я постоянно чувствовал слабость и недомогание.
Надо сказать, что в это время я не был абсолютно одинок. Но любые отношения сводились к манипуляции и потребительству. Я залавливал жертву в сети, а затем начинал с ней играть, не давая покоя. Это превратилось в своего рода зависимость. Я стал колесить по Европе, посещая злачные места и дискотеки от Гамбурга до Ибицы. Мне хотелось доказать всем, что я — могущественный соблазнитель, способный разбить любое сердце. Это устремление стало для меня наркотиком: достижение цели придавало жизни смысл и удерживало от последнего шага — от пули в висок. Я жил за чужой счет, подпитывался чужой энергией, после чего безжалостно бросал свою жертву. Продолжая действовать как самопровозглашенный гуру, я старался лишить человека воли, чтобы принимать решения за него. Теперь-то я осознаю, что действовал так же, как тот развратный священник, подвергший меня насилию двумя десятилетиями ранее.
Беспокойный, терзаемый страстями, я вечно был в бегах, перемещаясь от одного источника наслаждения к другому, шатаясь по ночным клубам, пляжам, барам, где обычно собиралось много молодежи. Я изображал из себя мудреца, но приносил тем, кто мне верил, лишь страдания и разочарования. При этом не было вокруг человека несчастнее меня самого.
