Элементы мозаики в крахтовском тексте выложены таким образом, что в зависимости от угла зрения ты видишь разные (и в то же время в определенных точках пересекающиеся) узоры, но понимаешь это не сразу, а лишь по мере внимательного прочтения книги, когда до тебя доходит, что здесь нет ни единого случайно упомянутого (то есть не «играющего» в общем контексте) имени, географического названия, лейбла товара, названия музыкальной группы и т. д.
Почему-то критики чаще всего с порога отметают мысль о возможном использовании в простых на первый взгляд произведениях Крахта или, например, в манифесте новой поп-литературы «Tristesse Royale» изощренных литературных приемов и аллюзий (одно из приятных исключений – рецензия Глеба Шульпякова на русский перевод «Faserland»’а, Ex Libris НГ, 13.09.2001). А между тем И. Бессинг, отказываясь давать истолкование книге «Tristesse Royale», составителем которой он был, говорит, что, захоти он дать такое объяснение, ему пришлось бы сделать следующее: «…разделить отдельные слои, чтобы вновь обнаружились отпечатанные на них и просвечивающие сквозь них фрагменты, которые затем при наложении друг на друга, будучи спрессованными, как раз и дадут общую картину… Поначалу кажется… что речь идет о чисто внешнем, то есть мы смотрим извне вовнутрь» (Joachim Bessing, Alles am Dandy ist müde, Literarische Welt, 25.11.2000).
Не берусь точно сказать, сколько слоев – или узоров, или историй – в новом романе Крахта, но на мой субъективный взгляд основных историй три.
История первая – назовем ее, условно, «поп-культурно-прозаической».
В первой части книги описывается путешествие двух молодых немцев по Ирану. По мнению критиков, здесь отчасти обыгрываются сюжетная канва и общий иронично-отстраненный тон книги англичанина Роберта Байрона «Путь в Оксиану» – дневника совершенного им в 1933–1934 гг. десятимесячного путешествия по Персии и Афганистану. Байрон был декадентом-космополитом, интересовался результатами вестернизации Персии; кстати, его попутчика, как и одного из героев крахтовского романа, звали Кристофером. Перу Байрона принадлежит и еще одна книга, «Сначала Россия, затем Тибет», где он выражает симпатию к отвергнувшим цивилизацию тибетцам и где, в частности, имеется эпизод обеда на вилле губернатора в Дарджелинге…
Что касается героев крахтовского романа, то многое сближает их с самим автором: Кристофер очень богат, образован, увлекается современной музыкой, ценит изящество стиля; он архитектор, а его друг – дизайнер (на личном сайте Крахта, между прочим, имеется коллекция фотографий образцов новейшего дизайна).
В американизированном Иране кануна революции они ведут жизнь, к которой привыкли в Европе: слушают любимые диски, тщательно соблюдают «стиль» в одежде и образе жизни или, наоборот, устраивают маленькие эпатажи, адресованные «старушке буржуазии», балуются наркотиками…
Иран как таковой остается для них запечатанной книгой. Простоватый рассказчик не может одолеть даже первые сутры Корана в английском переводе перешедшего в ислам английского ориенталиста Мухаммада Мармадьюка Пиктхолла. Друзья не обращают внимание на злобное шипение горничных в отеле: «Смерть Америке!» Кристофера злит, что его попутчик запросто беседует с шофером Хасаном, но и сама эта беседа – образец бессмысленного общения не понимающих друг друга людей.
Вилла богатого иранца, куда их приглашают, – воплощение Европы, «Старого Света», причудливое соединение барокко и авангарда, своеобразный «парадиз», среди завсегдатаев которого они встречают, например, некоего Александра в майке цвета нацистского флага с черной свастикой (персонажа романа «Faserland»?) и даму, которая дает своей пятилетней дочке попробовать кокаин.
На вечеринке они знакомятся со странным румыном, дадаистом-алхимиком(?), а может быть, магом, с греческой фамилией Маврокордато, который предрекает рассказчику страшную судьбу. Попытавшись наудачу выяснить, существовали ли реальные персонажи с такой фамилией, ты узнаешь, что представители трех поколений династии Маврокордато в эпоху Просвещения служили турецким султанам, были переводчиками и советниками, учеными-энциклопедистами, получили титул князей Валахии; последний из них, Николай Маврокордато (1670–1730), собрал в Бухаресте роскошную библиотеку и был знаком с Вольтером. Все это хорошо согласуется с тем, что говорится в романе Крахта о таинственном румыне, и позволяет видеть в последнем посредника (или лжепосредника?) между западной и восточной культурами.
