— Сержант Фрейзер слушает.
— Привет. Эдвард Данфорд.
— А я думал, ты на юге.
— Почему?
— Твоя мать сказала.
— Черт. — Считаю машины, считаю обманы. — Значит, ты пытался со мной связаться?
— Вообще-то, есть одна ерунда по поводу нашего вчерашнего разговора. Мое начальство очень хочет, чтобы я взял у тебя показания.
— Извини.
— А ты-то по какому поводу звонишь?
— Мне снова нужна твоя помощь.
— Ты шутишь, черт тебя побери.
— Я с тобой рассчитаюсь.
— Что? Ты что, снова наслушался тамтамов?
— Ты допрашивал Марджори Доусон по поводу прошлого воскресенья?
— Нет.
— А почему?
— Потому что она уехала куда-то на юг навестить свою мать, которая лежит при смерти.
— Не думаю.
— Ну а где же она тогда, Шерлок?
— Недалеко.
— Не будь жопой, Данфорд.
— Я же сказал, я с тобой рассчитаюсь.
— Да так я тебе и поверил. — Он говорил шепотом, почти шипел. — Или ты мне скажешь, где она, или мне придется тебя задержать.
— Да ладно тебе. Я всего лишь хочу знать, что у них есть по делу о мертвых лебедях из Бреттонского парка.
— Ты что обдолбался, что ли? Каких мертвых лебедях?
— На прошлой неделе в Бреттоне были найдены лебеди с отрезанными крыльями. Я просто хочу знать, что полиция думает по этому поводу, вот и все.
Фрейзер тяжело дышал.
— Отрезанными?
— Ну да, отрезанными. — Я подумал, что он, скорее всего, слышал сплетни.
— А их нашли? — спросил Фрейзер.
— Кого?
— Крылья.
— Ты же сам знаешь, что нашли.
Тишина, потом:
— Ну ладно.
— Что — ладно?
— Ладно, я попытаюсь что-нибудь разузнать.
— Спасибо.
— Ну, и где же прячется Марджори Доусон?
— Дом престарелых Хартли в Хемсворте.
— И откуда же ты, мать твою, знаешь?
— Там-тамы настучали.
Я оставил телефонную трубку болтаться на проводе.
Я — газ в пол.
Сержант Фрейзер — ботинки сорок пятого размера несутся по зданию.
Я — в десяти минутах езды от дома престарелых Хартли.
Сержант Фрейзер — застегивает куртку, хватает фуражку.
Я — окно чуть приоткрыто, сигарета прикурена, Вивальди на всю катушку.
Сержант Фрейзер — сидит напротив кабинета начальника, глядит на дешевые часы, которые жена подарила ему на прошлое Рождество.
Я — улыбаюсь, у меня как минимум час форы.
С букетом свежих цветов в руках я позвонил в дверь дома престарелых Хартли.
Я никогда не носил цветы в больницу Св. Джеймса.
Ни разу не принес отцу ни единого цветочка.
Здание, похожее на старый помпезный частный дом или отель, отбрасывало густую холодную тень на прилегающий к нему запущенный участок. Две старухи пялились на меня через окно оранжереи. Одна из них массировала свою левую грудь, сжимая сосок между пальцами.
Интересно, когда моя мать перестала носить отцу цветы?
Дверь открыла краснолицая женщина средних лет в белом халате.
— Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Надеюсь. Я приехал навестить мою тетушку Марджори. Миссис Марджори Доусон.
— Правда? Понятно. Проходите, — сказала женщина, придерживая дверь.
Я не мог вспомнить, когда я последний раз навещал отца, в понедельник или во вторник.
— Как она?
— Ну, нам пришлось дать ей кое-что от нервов. Просто чтобы ее немного успокоить. — Она провела меня в просторный холл, где красовалась огромная лестница.
— Мне очень жаль это слышать, — сказал я.
— Я слышала, она была не совсем в себе, когда ее привезли обратно.
«Обратно», — подумал я, прикусив язык.
— Когда вы в последний раз навещали свою тетю, мистер…?
— Данстон. Эрик Данстон, — сказал я, улыбаясь и протягивая ей руку.
— Миссис Уайт, — сказала миссис Уайт, пожимая мою руку. — Хартли на этой неделе нет, они уехали.
— Очень приятно с вами познакомиться, — сказал я, от души радуясь тому, что мне повезло избежать знакомства с Хартли.
— Она наверху. Палата сто два. Отдельная, разумеется.
Мой отец тоже в конце концов оказался в одноместной, без цветов — кучка костей в коричневом кожаном мешке.
Миссис Уайт в обтягивающем белом халате повела меня вверх по лестнице.
Отопление работало на полную мощность, в коридоре был слышен тихий гул телевизора или радио. Запах еды из столовки плыл за нами до второго этажа так же, как тот, что преследовал меня по дороге из больницы Святого Джеймса до самого дома.
Поднявшись по лестнице, мы прошли по душному коридору, забитому большими чугунными батареями, и оказались у сто второй палаты.
