Мы, "группа обслуживания" маршала, понимали, что в Кутно не задержимся фронт стремительно катился на запад, и даже не просили тыловиков подобрать нам помещение под жилье. Помимо прочего, не хотели обременять их хлопотами поляков наша армия не тревожила, из домов не выселяла. Что касается немецкой недвижимости, то куда работникам нашего тыла состязаться по быстроте с теми же поляками, они моментально захватывали пустующие помещения. За неделю с небольшим нашего пребывания в Кутно я ночевал в "мерседесе".
Следующая остановка на пути в Берлин - город Гнезно.
Тут мы подзадержались. Проученные "решением" квартирного вопроса в Кутно, мы, опередив поляков, заняли первый же пустой домик поблизости от дома, отведенного Г. К. Жукову. Немецкие хозяева дали тягу, оставив все имущество, включая посуду. Это позволило отпраздновать с друзьями широко по фронтовым условиям мой день рождения 2 февраля 1945 года. В брошенном складе ребята нашли деревянный бочонок со спиртом, флягу искусственного меда. Собрали кой-какие консервы из пайка и трофейные. Все пустили в дело.
Баталов оказался на высоте, состряпав вкусный обед, который я запивал трофейным эрзац-кофе. Напиток отвратительного вкуса, но что делать - за трезвость приходилось платить. Мои товарищи наслаждались подкрашенным чаем спиртом. Они налили его в чайник и торжественно распивали из сервиза. В разгар веселья в дверь просунулся лисий нос, возник собственной персоной Бедов. Развеселившиеся ребята предложили дяде побаловаться "чайком", налив полную чашку. Эмгэбэшник счел ниже своего сиволапого чекистского достоинства распивать чаи с грубыми шоферюгами. Дал маху бдительный из бдительных! Отведав "чаек", он бы получил возможность результативно поработать, затеять громкое дело о "пьянстве". Думаю, что и Серов в стороне не остался, очень он был похож по повадкам на Бедова. Когда за чекистом закрылась дверь, мы чуть не лопнули от смеха. Исполнилось мне в тот день 28 лет. Как давно это было!
В Гнезно немцы оставили на станции массу эшелонов. Мы с водителем генерала Малинина съездили туда и на складе СС набрали тюк форменной одежды эсэсовцев. Приехали к себе и раздали ребятам. Добротные черные мундиры пригодились как просторные спецовки лазать под машинами. Пошитые на упитанных палачей, они легко надевались поверх наших суконных гимнастерок и брюк, а черный цвет был именно то, что нам требовалось. Масло и грязь не так были видны.
Н. Я.: А как складывались отношения с местным населением? Вас, наверное, приветствовали как освободителей?
А. Б.: Конечно, приветствовали, когда население получало из рук Красной Армии немецкое имущество. Впрочем, часто не дожидалось, пока дадут, а хватало все, что плохо лежало. На той же станции Гнезно мы добыли эсэсовские мундиры только потому, что склад находился под крепкой охраной наших войск. А вокруг слонялись самые подозрительные фигуры с алчным блеском в глазах. Удивляло и обилие мужской молодежи призывного возраста, пересиживавшей войну. Пусть Иван воюет.
Поражало и то, что мы почти не видели читающих поляков ("Что они, враги слова печатного?" - как-то недоуменно вырвалось у Георгия Константиновича), да и книг нам почти не попадалось ни в пустых немецких домах, ни в жилищах местных жителей. Мы пришли в обывательскую Европу носителями высшей культуры, в которой превыше всего ценились знания. В Польше, насколько мы могли судить, молились мелочной торговле. На каждом шагу натыкались на торгашей, что-то продававших, менявших и по этому случаю пытавшихся вступать в контакт с нами нельзя ли хоть чем-нибудь поживиться у Красной Армии. Торгашеский дух пронизывал всю страну.
Чем дальше мы шли по Польше, тем лучше понимали и другое - Красная Армия вскрыла тыл немецкого Восточного фронта, питавшего вермахт в войне против нас. Приняв за чистую монету разговоры чуть ли не о любви местного населения к нам, мы на первых порах торопились улыбаться, протягивать руки и прочее. Прием обычно был холодноватый. Как-то с приятелем мы проезжали на "виллисе" по улице Гнезно и услышали громкую музыку, доносившуюся из большого дома. Остановились, вошли. В зале отплясывала польская молодежь. Но потанцевать нам не удалось, барышни жались, глядели на нас как на зверей.
