Навоевался под Болховом Г. К. Жуков за неделю досыта и отбыл в штаб фронта в Обнинское. Тут же вызов в Москву. Жуков с Булганиным на "кадиллаке" члена Военного совета, я на "бьюике" пустой сзади. Как всегда, все срочно и час обозначен. На нашу беду, "кадиллак" пропорол баллон. Георгий Константинович со всей компанией генералов и Булганиным пересели ко мне. Почесали к Москве. Время-то выходило, и почесали так, что я вцепился в руль и избегал взглянуть на спидометр. Нельзя было оторвать глаз от дороги. Испуганный Бедов зашипел: "Тише!", Георгий Константинович на редкость резко оборвал его: "Не мешай, он лучше знает!" Выразился с приложениями. Наверное, все переживал бои под Болховом, гадал, что скажет им Сталин. Привез в Генштаб на Кировскую, а оттуда через несколько минут в Кремль. Я посмотрел им вслед, когда Жуков и Булганин шли к подъезду, притихшие, слегка поникшие.
Были и другие поездки в Москву и обратно на фронт. Не помню, по какой причине, в одну из них нам дали "кадиллак" Щаденко. Шикарная машина. Когда асфальт кончился и мы закачались, запрыгали по фронтовой дороге, у меня вырвалось: "Губим машину". Жуков нахмурился: "Судьба Родины на карте, а вы о машине", - и насупился. "Кадиллак" двенадцатицилиндровый, и мотор забарахлил от непривычных перегрузок. Пришлось остановить грузовик и продолжить путь до деревни, где стоял штаб, на буксире. Поехал один, Жуков пересел в другую машину и исчез. Грузовик подтащил к избе, да так, что погнул мне крыло. Парень, наверно, испугался, оборвал буксир и уехал. Я кое-как привел в порядок двигатель.
Появился Георгий Константинович. Я как на духу рассказал ему о случившемся. Он обошел машину, посмотрел на разбитое крыло. Осведомился: "Не поймал?" Я развел руками. "Ну и м...чок", - почти ласково сказал генерал армии и вдруг по-доброму улыбнулся. "Кадиллак" я отогнал в Москву, а когда вернулся на фронт, узнал - Георгия Константиновича в мое отсутствие возил на вездеходе Казарин. Чуть не угробились, с трудом вывернул руль в аварийной ситуации.
В конце июля Жуков перебрался на северное крыло Западного фронта. Здесь с 31 июля три недели полыхало невиданное по интенсивности и потерям мрачное сражение. Самый последний боец знал - речь идет не только о том, чтобы вышибить немцев из Ржева и ликвидировать опасный плацдарм невдалеке от Москвы, а решается куда более важная задача: притянуть сюда немецкие резервы, не дав возможности подкрепить наступление на юге. В это время немцы шли к Волге и продвигались к Кавказу. Не думаю, что модернизирую историю, когда утверждаю каждый красноармеец понимал меру своей ответственности.
Бои шли в лесистой, местами заболоченной местности, а лето в 1942 году выдалось на диво дождливое. На всю жизнь мне врезались в память названия речек Держа, Вазуза, Гжать. Сумрачные кармановские леса (по названию села Карманово). Георгий Константинович выдвинул свой командный пункт чуть не в боевые порядки войск. Он был везде - с пехотинцами и саперами, артиллеристами и особенно танкистами. Лазил везде, возвращался, шатаясь от усталости, в сапогах, грязных до верха голенища. До сих пор жуть берет, когда вспомнишь бешеную тряску на гатях, проложенных через топи. Сумрак лесов, пропахших порохом и трупным смрадом, зловонная жижа, бившая фонтанами из-под колес. Нередко вода в речках краснела от крови. Нам пришлось форсировать Держу, топкие берега которой были нашпигованы минами.
Много говорят и пишут о сражении под Прохоровкой, называя его величайшей танковой битвой второй мировой войны. Упаси Бог умалять ее значение. А многие ли знают, что происходило на небольшом участке на рубеже речек Вазузы и Гжати 9-10 августа 1942 года? В эти два дня тут гремело, ревело и лязгало встречное танковое сражение, до 1500 танков с обеих сторон. У Прохоровки бились в открытом поле, здесь - в лесу с густым подлеском, вязли в болотах, продирались через кустарник. Под Прохоровкой гибли на виду, а на миру, как известно, и смерть красна, в этом сражении убивали безымянными. На моих глазах на страшный грохот битвы шли наши танки, колонна за колонной. Бледные, измученные лица ребят моложе меня, 25-летнего. Для многих кармановские леса - последнее, что им удалось повидать в куцей жизни. Они навсегда ушли в них, оставив тошнотворный запах отработанной солярки.
