1612. Минин и Пожарский. Преодоление смуты - страница 125

Впоследствии репрессии не раз вновь обращались против Традиции, но уже никогда Традиция не третировалась так, как в 20-е годы, а антигосударственный нигилизм был подавлен на десятилетия. Шаткость власти проявилась только после того, как нигилизм воспроизвелся в новых поколениях. И тогда власть решила, что Традиция для нее опаснее нигилизма. Результатом было разрушение страны на рубеже 80–90-х годов.

Масштабные репрессии не смогли выбить из русского народа его любви к Родине-матушке, поколебав разве что большевистскую элиту. Катастрофа 1941 года была платой за расправу над Традицией: у Красной Армии в начале войны было в достатке техники, но не было подготовленных военных кадров и того стойкого народного воинства, которым веками славилась Русская земля. Перед лицом этой катастрофы Сталин обратился к народу не только со ставшим привычным «товарищи», а и со стародавним «братья и сестры».

Большевистский нигилизм сильно подорвал, но не сломил русскую Традицию. Инстинкт власти в условиях войны вынудил ее опереться именно на Традицию. Силой русского духа, на который, в конце концов, оперлась Советская власть, а не «классовой чисткой», была обеспечена Великая Победа 1945 года.

Убийство «любимца партии» Сергея Мироновича Кирова (настоящая фамилия – Костриков) продолжает волновать исследователей и любителей отечественной истории, потому что отмечает очередной поворот в судьбе нашей страны. В этом повороте можно углядеть множество деталей, учащих зорко видеть подспудные течения во власти и ждать от нее самых неожиданных шагов. Можно быть уверенным, что убийство любого видного политического деятеля не будет оценено властью как бытовое, а непременно превратится в повод для решения каких-то своих внутренних проблем.

Так и убийство Кирова, изобилующее таинственными совпадениями и недомолвками, показывает нам излом в родной истории – переход сталинизма от политических методов борьбы с внутрипартийной оппозицией к прямому уничтожению своих недавних соратников и решительному утверждению политического единства государства. За этим убийством видят то коварные планы самого Сталина, то провокацию Троцкого, то антисталинский заговор. Что наверняка, так это обстановка крайней напряженности, взорвавшаяся после убийства Кирова и превратившая страну на многие годы в военный лагерь, отчаянно уничтожавший малейшие (и зачастую мнимые) признаки внутреннего врага, а потом – сражавшийся с фашистским вторжением.

Судьба Кирова как бы готовила его к тому, чтобы стать знаковой фигурой в политических «раскладах» того времени и превратиться в «мученика», поминаемого во всех большевистских святцах. Это был новый образ жертвы, лучащейся жизнью: чуждый всякому аскетизму политик нового типа, в образе которого не было никаких признаков изнурения подпольем и тюрьмами, через которые Киров прошел неоднократно, начиная с участия в бунтах 1905 года. Из большевистского лидера среднего звена Киров после Гражданской войны быстро превратился в видного партийного лидера за счет своей «кавказской» биографии и тесной связи с северокавказскими и закавказскими парторганизациями. В 1926 г. Киров стал первым секретарем Ленинградского губкома (обкома) и горкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). В 1930 году Киров – член Политбюро, а в 1934-м – секретарь Политбюро, член Оргбюро ЦК ВКП(б), член Президиума ЦИК СССР.

Сталин и Киров на Ленинградском вокзале, 1928 год

Этой карьерой Киров во многом обязан Сталину, но также и своему образу, олицетворявшему «большевистскую мечту»: кто был ничем, тот станет всем. Киров не только жил в московской квартире Сталина и на его сочинской даче, но и ходил с вождем в баню, чего другие близкие партийные товарищи никогда не удостаивались. Однако, превратившись в любимца партии, Киров перестал быть для Сталина удобной фигурой. У молодого лидера появилась самостоятельная позиция и перспектива в будущем возглавить партию после Сталина или вместо него.

В начале 1935 года планировался перевод Кирова в Москву. Готовилась большая чистка ленинградской парторганизации от зиновьевцев. Киров тормозил их аресты, не жаждал крови оппонентов и сам ничего не боялся – как сильный и непуганый зверь. Киров как бы создавал альтернативный образ вождя в противовес сталинской склонности к администрированию и тиранической форме властвования. Киров, напротив, был, скорее, партийным популистом – простым в общении и доступным для простых людей.