Магия.
Можно называть само явление как угодно, суть не меняется. Она повсюду, скрытая от большинства обычных людей и порой недоступная даже Старым. Верно, не все Старые владеют магией, хотя частенько являются ее порождениями.
Здесь магия ресурс. Трудно и редко восполняемый, имеющий критически-точный объем и свыше него магии не случится. Когда уходит в небытие кто-то из магического народа, то крупицы достаются остальным, прочее — растворяется в ней, текущей в мире невидимо и неслышно. Потому в этом мире так мало настоящих волшебников, магов, ведьм и прочих кудесников. Ведь когда на свет появляется новый малефик — свободной магии становится еще меньше.
Это и спасло от порабощения сам мир людей. А ещё — разрозненность самих Старых, порой по-детски чванливых и глупых, совсем как дворяне или политики с кинозвездами. Про Войну Договора мне говорили неохотно, чужакам не сливают тайны, а чужака во мне чуяли все жители Ночного Города. Даже люди.
Договор между людьми, ведьмами с чернокнижниками и частью Старых, особенно хитрых приспособленцев-дворфов, мог уничтожить древние народы. Мог, но он, заключенный как мера противодействия против союза нечеловеческих существ, их же и спас. Поселил в резервации, заставил носить невидимый ошейник, но оставил в живых. Сталь, порох, паровые машины и мастерство дворфов почти помогли людям стереть Старых в порошок. Но…
Но вот я сижу в кафешке у тоннеля Хобокен, курю «Лаки», пью вполне приличный кофе и смотрю, как Ворон уничтожает уже третью порцию сраных блинчиков.
— Слишком много думаешь, Кроу, — каркнул Абак, — и не о том.
Надо же, огромный грач учит меня жизни.
— И о чем я думаю?
— О ненужном. Загонишь себя, Кроу, нужно иногда отдыхать. И не надо пытаться понять принадлежащее не тебе. Живи себе, служи, и не лезь разбираться в наших делах.
Говорю же — чужак, пусть с жетоном и стволами под пальто.
— А если решу разбираться, помешаете?
Иногда меня так и тянет провоцировать Старых. Их заносчивость с чванливостью для меня — как валерьянка для кота, так и тянет прикоснуться и потом прыгать как ужаленному, крутиться клубком и орать дурным голосом, нарываясь на неприятности.
— Не ссы в трусы, родной, — Абак решил поделиться мудростью, — ворон вороне глаз не выклюет.
Загадка и как-бы оскорбление в словах поддержки, представляете? Нет здесь таких поговорок, но Абак рубит ими постоянно. А ворон с вороной?
Я как-то не думал о своем новом имени, когда меня вытурили из госпиталя и направили в 13 участок. Ляпнул сразу про Кроу и только потом понял, мог бы стать Рейвеном, например. Рейвен, с английского, и есть ворон. А Кроу — ворона. В моем далеком детстве старшие порой ставили фильм про парня, вернувшегося с того света для мести со справедливостью. Так вот он назывался «Ворона», хотя старшие обижались на меня, малолетку, учившегося в английской школе и говорящего правду. Обижались и продолжали называть «Вороном».
Вот и этот туда же…
— Твой Межинский точно имеет что сказать, — продолжал удивлять Абак, — поговори с ним.
Я, надо полагать, еду в «Тихий Лес» исключительно пообщаться о том, о сем?
— Не растрать пыл зазря, Кроу. Нужно отдыхать и ставить верные цели.
— Ты повторяешься.
Абак не ответил, опустив на нос свои очки. Это у нас с ним сигнал такой, раз нацепил синие окуляры, то все — конец разговорам, пока сам первый не начнет.
— Наелся?
Думаете, Ворон молча встал и ушел без благодарности? Вы не ошиблись.
До «Тихого леса» десять миль тихим проселком, с вязами, грабами и гикори. Грабы не должны тут расти, но Ночной город умеет удивлять, даже если речь про одного единственного польского эмигранта, сумевшего заселить имеющий лес взрослыми красивыми деревьями.
Правильно говорить Межинский. Наш шляхтич имеет древние корни, гордится ими и всем видом порой подчеркивает — я вам не чета. Сложно спорить, Америка страна свободных людей, каждый ведет себя как хочет. Ворон не стал бы просто так говорить о нем, значит, меня впрямь может ждать удача. И это хорошо.
Солнце вскарабкалось на небосклон, но так и не выбралось из-за низких туч. Осень вступала в права все сильнее, показывая ужасный характер. Никакого золота с багрянцем, только мокрые от мороси желто-красные листья, вот и все.
