Сколько ни пытался дед объяснить им, что нельзя срезать увесистую часть дерева в такое время года, те не хотели даже слушать и заявили, что за три дня должны выполнить указание.
Люди порой очень жестоки, учительница Зумруд. Не хотят идти на компромисс. Бедный дед дважды пытался поговорить с Меликзаде. Пошел к ним домой, но дверь ему никто не открывал. Часами стоял у дороги и поджидал жестокого соседа. Наконец, ему удалось застать его и поговорить с ним. Однако сосед не хотел отступать: поганое дерево должно быть срублено, вот и все. Даже умудрился нагрубить старику, мол, невозможно ходить во дворе, шлепанцы прилипают к земле, это нетерпимо…
Был субботний день. Все были дома, кроме отца. Мы были взбудоражены. Вдруг резко открылась калитка. Во двор ворвались двое мужчин с пилой в руке и направились к смоковнице. А командовал ими один из тех, при галстуках, который приходил к нам до этого.
Дедушка в ужасе набросился на тех, кто приготовился спилить дерево. Он кричал:
– Рубить дерево – это преступление! Остановитесь, не делайте этого!
Но один из них – верзила – оттолкнул дедушку. Старик ударился о забор. Меня переполняла злость. Утирая слезы рукавами, я набросился на них и стал орать:
– Не рубите наше дерево!
Однако верзила, который оттолкнул деда, вмиг взял меня в охапку и поставил на середину двора. Когда они начали спиливать ствол дерева, дед еще раз крикнул:
– Не совершайте грех, не делайте этого! Бог вас накажет!
Потом он поднял руки к небу и мгновенно окаменел. После этого дед потерял сознание и упал. Мама подбежала к нему, вырывая на ходу волосы на себе. Учительница, клянусь Аллахом, я говорю правду: по мере того, как эти люди двигали пилой взад и вперед, по стволу дерева сверху донизу текла вода. Дерево плакало. Так и есть.
В тот день дед получил инфаркт и попал в больницу. С тех пор у нас изменился образ жизни. В доме уже не были слышны веселые голоса. Мы перестали собираться за чайным столом, смотреть всей семьей телевизор. Порой мы живем в счастье, видим его, дотрагиваемся до него, чувствуем его запах, пробуем на вкус, тем не менее, не представляем себе, чем мы владеем. Лишь когда роняем его, подобно хрустальной вазе, и видим, как она разбилась вдребезги, тогда словно резко просыпаемся и осознаем, что мы потеряли.
Дедушку выписали из больницы через полтора месяца. Он был плох: согнувшийся, подурневший. Никогда не ходил за дом. Занавеси на окнах всегда были задвинуты. Он не мог видеть пень спиленной смоковницы. Пни – это надгробные плиты убитых деревьев. В этом я убедился.
Ни отец с матерью, ни родственники, как ни старались, не могли утешить деда. Старик словно гнил на глазах. Надолго упирался вдаль потускневшими глазами, в которых часто наворачивались слезы…
А через некоторое время дед и вовсе слег.
С наступлением осени нас одолело грустное настроение. Я жил в страхе потерять любимого дедушку, а грустное настроение, смешавшись с этим страхом, терзало меня изнутри. Учительница Зумруд, вы, наверное, поняли, как тяжело протекал для нашей семьи тот период. Хотелось убежать куда глаза глядят. Вы можете подумать: невелика беда. Подумаешь – дерево спилили. Но это было не обычное дерево. Для нас оно было как член семьи, как близкий друг.
Можете себе представить? Ноги непроизвольно вели меня полакомиться плодами смоковницы, отдыхать в ее тени, стоять под ней и загадать желание. Я доходил до того места и обнаруживал вдруг, что дерева уже нет. И мне снова приходилось переживать боль от его порубки. Пила, которая уничтожила дерево, спилила также мою веру в жизнь и в людей. Однажды в ветреную погоду я слышал даже шелест его листьев. Этот звук я могу распознать среди тысячи других. Листья нашей смоковницы шелестели по-особому. Это было словно музыка, берущая иногда высокие ноты…
Поверьте, учительница Зумруд, деревья тоже имеют душу. Не знаю, как у изживших свой век и засохших, но душа безвременно умерших деревьев иногда кружится над пнем, шелестя листьями.
Были последние дни октября. Я вышел в город. Отец, решив, что я уже подрос, ежедневно давал мне 50 копеек (
