— Понял. — Оставался один вопрос: станут ли они болтать о нашем разговоре на границе Пустоши?
Беверли смотрела на меня, пристально и тревожно.
— Мистер Амберсон, я знаю отца Тагги. Он работает в «Супермаркете на Центральной». Милый человек. Всегда улыбается. Он…
— Этот милый человек больше не живет дома, — вмешался Ричи. — Жена выгнала его.
Она повернулась к нему, ее глаза широко раскрылись.
— Тебе сказал Таг?
— Нет. Бен Хэнском. Таг сказал ему.
— Он все равно милый человек, — тихим голосом возразила Беверли. — Всегда шутит и все такое, но руки в ход не пускает.
— Клоуны тоже много шутят, — напомнил я. Они подпрыгнули, словно я вновь ущипнул их за нервный узел. — Но милыми от этого не становятся.
— Мы в курсе, — прошептала Беверли. Она смотрела на свои руки. Потом вскинула глаза на меня. — Вы знаете о Черепахе? — Последнее слово прозвучало как имя собственное.
Я уже собрался сказать, что знаю черепашек-ниндзя, но предпочел промолчать. До появления Леонардо, Донателло, Рафаэля и Микеланджело оставалось еще несколько десятилетий. И я лишь покачал головой.
Она с сомнением посмотрела на Ричи. Он — на меня, потом вновь на нее.
— Но он хороший. Я практически уверена, что он хороший. — Она коснулась моего запястья. Холодными пальцами. — Мистер Даннинг — милый человек. И если он больше не живет дома, это ничего не значит.
Тут она попала в десятку. Моя жена ушла от меня, но не потому, что я оказался плохим.
— Это верно. — Я поднялся. — Я еще какое-то время побуду в Дерри, и мне не хотелось бы привлекать к себе внимание. Вы сможете никому об этом не рассказывать? Я понимаю, что прошу о многом, но…
Они переглянулись… и расхохотались.
Беверли отсмеялась первой.
— Мы умеем хранить секреты.
Я кивнул:
— Я в этом уверен. Готов спорить, несколько накопилось за это лето.
Молчание.
Я ткнул пальцем в сторону Пустоши:
— Играли там, внизу?
— Одно время, — ответил Ричи. — Теперь нет. — Он отряхнул джинсы. — Приятно поговорить с вами, мистер Амберсон. Глядите в оба. — Мальчик замялся. — В Дерри надо быть начеку. Сейчас, конечно, стало лучше, но я не думаю, что все будет, вы понимаете, совсем хорошо.
— Спасибо. Спасибо вам обоим. Может, когда-нибудь у семьи Даннингов тоже появится повод поблагодарить вас, но если все пойдет так, как я рассчитываю, они…
— …Ничего не узнают, — закончила за меня Беверли.
— Именно. — И, вспомнив фразу Фреда Туми, я добавил: — Верно, Эвершарп. Вы двое тоже берегите себя.
— Обязательно, — ответила Беверли и снова захихикала. — Привет моржу.
Я отсалютовал, прикоснувшись к полям новой соломенной шляпы, и двинулся прочь. Но внезапно мелькнувшая мысль заставила меня остановиться и повернуться к ним.
— Этот проигрыватель подходит для тридцати трех оборотов?
— Для долгоиграющих пластинок? — спросил Ричи. — Нет. Вот наш домашний хай-фай подходит, а у Бевви — так, детская игрушка на батарейках.
— Думай, что говоришь, Тозиер! — вскинулась Бевви. — Я копила на него деньги! — Она повернулась ко мне. — У него две скорости, семьдесят восемь и сорок пять оборотов. Только я потеряла пластиковую штуковину для установки сорокопяток, поэтому можно крутить только пластинки на семьдесят восемь.
— Сорок пять тоже подойдет, — кивнул я. — Поставь пластинку снова, но на сорока пяти. — Уменьшать скорость для разучивания шагов в свинге нас с Кристи научили на занятиях танцами.
— Папаша сбрендил, — прокомментировал Ричи, однако передвинул рычажок и опустил иглу на пластинку. Судя по звуку, оркестранты Гленна Миллера закинулись куаалюдом[54].
— Ладно. — Я протянул руки к Беверли. — Ричи, смотри внимательно.
Она доверчиво взялась за мои руки, глядя на меня снизу вверх широко раскрытыми веселыми глазами. Я задался вопросом, где и кем она будет в 2011 году. Если, конечно, доживет. А при условии, что доживет, будет ли помнить странного мужчину, который задавал странные вопросы и однажды, солнечным сентябрьским днем, станцевал с ней под замедленную версию «В настроении»?
— Вы уже проделывали все это медленно. Сейчас будет еще медленнее, но вы сможете сохранить ритм. И времени хватит для каждого шага.
