— Нельзя сравнивать национальные выборы с ливневым паводком, Эл.
— Может, и нельзя, но выборы двухтысячного выбиваются из общего ряда. Допустим, ты бы мог вернуться во Флориду осенью двухтысячного и потратить двести тысяч долларов на поддержку Гора?
— Тут возникает пара проблем, — ответил я. — Во-первых, у меня нет двухсот тысяч долларов. Во-вторых, я школьный учитель. Я знаю все о материнском комплексе Томаса Вулфа, но когда дело касается политики, я профан.
Он нетерпеливо махнул рукой, отчего перстень морпеха чуть не слетел с его похудевшего пальца.
— Деньги — не проблема. Просто поверь мне в этом. Пока. А точная информация бьет любой опыт. Вроде бы во Флориде разница составила менее шестисот голосов. Как думаешь, ты смог бы купить шестьсот голосов в день выборов, имея в кармане двести штук, если бы возникла такая необходимость?
— Возможно, — ответил я. — Вероятно. Наверное, я без особого труда выявил бы те избирательные участки, где велика апатия и традиционно низка явка избирателей, а потом пошел бы туда с толстой пачкой денег.
Эл улыбнулся, продемонстрировав отсутствие зубов и больные десны.
— Почему нет? В Чикаго это срабатывало долгие годы.
Идея купить президентскую должность за сумму, которой не хватило бы на два седана «мерседес-бенц», заставила меня промолчать.
— Но когда мы говорим о реке истории, переломные моменты часто связаны с попытками убийства… и теми, что удались, и теми, что провалились. Австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда застрелил психически не уравновешенный мальчишка Гаврило Принцип, и разразилась Первая мировая война. С другой стороны, после того как Клаусу фон Штауффенбергу не удалось убить Гитлера в сорок четвертом году — почти получилось, но не до конца, — война продолжилась и погибли еще миллионы людей.
Я тоже видел этот фильм.
— Мы ничего не сможем изменить ни для эрцгерцога Фердинанда, ни для Адольфа Гитлера. Они вне нашей досягаемости.
Я уже хотел сказать, что напрасно он ставит меня на одну доску с собой, но промолчал. У меня сложилось ощущение, будто я читаю какую-то очень мрачную книгу. Скажем, роман Томаса Харди. Вы уже понимаете, чем все закончится, но это не портит впечатления — наоборот, завораживает. Словно наблюдаешь, как мальчишка гонит поезд по электрической дороге все быстрее и быстрее, и ждешь, когда же он слетит с рельсов на одном из поворотов.
— Если говорить об одиннадцатом сентября, придется ждать сорок три года. Тебе будет почти восемьдесят, если доживешь.
И вот теперь мне стало понятно, откуда взялся флаг Одинокой звезды: это был сувенир из последнего путешествия Эла в прошлое.
— Ты не смог дожить до шестьдесят третьего, да?
На это он не ответил, просто смотрел на меня. Его глаза, мутные и рассеянные днем, теперь ярко блестели. И помолодели.
— Ведь ты об этом? О Далласе в шестьдесят третьем?
— Совершенно верно, — ответил он. — Я хотел, да не вышло. Но ты не болен, дружище. Ты здоров и в расцвете сил. Ты можешь вернуться туда и не допустить этого.
Он наклонился вперед, его глаза не просто блестели — пылали.
— Ты можешь изменить историю, Джейк. Ты это понимаешь? Джон Кеннеди останется в живых.
Я знаю основные принципы написания триллеров (поскольку немало прочел их за свою жизнь), и главное тут — заставлять читателя строить догадки. Но если в свете этих экстраординарных событий у вас уже сложилось впечатление о моем характере, вы поймете: я хотел, чтобы меня убедили. Кристи Эппинг стала Кристи Томпсон (найди свою половинку на собрании АА, помните?), и я остался один. У нас не было детей, за которых мы могли бы бороться в суде. Конечно, я работал и знал свое дело, но солгал бы, сказав, что нахожу работу невероятно интересной. За всю жизнь я только раз пустился в авантюру — отправился с приятелем путешествовать автостопом по Канаде, а если учесть, какие канадцы в большинстве своем веселые и гостеприимные, авантюрой это и не назовешь. Но теперь, внезапно, мне предложили стать главным игроком не просто в истории Америки — в мировой истории. Поэтому… да, да, да, я хотел, чтобы меня убедили принять вызов.
