— Для начала меня интересует, как давно вы здесь живете.
— В этом месте? Недель шесть. Гарри думал, что найдет работу на складе «Манки уорд», но там никого не нанимают. И он пошел на Поляну. Знаешь, чё это?
— Место, где можно найти работу на один день?
— Ага, и он работает с ниггерами. Девять долларов за целый рабочий день с ниггерами. Он говорит, та же западно-техасская тюрьма.
— Сколько вы платите за аренду?
— Пятьдесят в месяц.
— Дом обставлен?
— Частично, можно сказать. Чертова кровать и чертова газовая плита, которая скорее всего убьет нас всех. И в дом не пущу, не раскатывай губы. Я тебя знать не знаю.
— Лампы или что-то такое есть?
— Ты рехнулся, мистер.
— Есть?
— Да, две. Одна работает, другая нет. Я тут не останусь, будь я проклята, если останусь. Он говорит, что не хочет возвращаться к моей матери в Мозель, но тем хуже для него. Я тут не останусь. Чуешь, как воняет?
— Да, мэм.
— И это говно, красавчик. Не кошачье говно, не собачье, а человеческое. Работать с ниггерами — это одно, но жить, как они? Нет, сэр. Ты все?
Я еще не закончил, хотя хотелось бы. Она вызывала у меня отвращение, и я сам вызывал у себя отвращение, потому что судил ее. Она же ни в чем не виновата, узница своего времени, обстоятельств и этой пропахшей говном улицы. Но я продолжал смотреть на бигуди под желтым шарфом. На толстых синих насекомых, которые никак не вылупятся из кокона.
— Никто не задерживается здесь надолго, так?
— На Седес-стрит? — Рукой с сигаретой она обвела улицу, ведущую к пустынной автостоянке и огромному складу, заполненному вещами, каких у нее никогда не будет. Жмущиеся друг к другу лачуги со ступенями из крошащихся шлакоблоков и разбитыми окнами, закрытыми кусками картона. Дети-замарашки. Старые, проеденные ржавчиной «форды», «хадсоны», «студебекер-ларксы». Безжалостное техасское небо. А потом с ее губ сорвался жуткий смешок, полный удивления и отчаяния.
— Мистер, это автобусная остановка на дороге в никуда. Я и эта маленькая засранка возвращаемся в Мозель. Если Гарри не захочет уехать с нами, мы уедем без него.
Я достал из кармана карту, оторвал полоску бумаги, написал номер моего домашнего телефона в Джоди. Добавил еще пятерку, протянул ей. Она смотрела на деньги и бумажку, но не брала их.
— Зачем мне твой номер? У меня нет телефона. Да и телефонной линии тут нет. Это междугородный номер.
— Позвоните мне, когда определитесь с отъездом. Это все, чего я хочу. Позвоните и скажите: «Мистер, это мама Розетты, и мы переезжаем». Ничего больше.
Я видел, как она прикидывает, что к чему. Много времени у нее на это не ушло. Я предлагал десять долларов, а ее муж получал девять, вкалывая под горячим техасским солнцем целый день. Потому что на Поляне не слышали про полторы ставки по выходным. И про эти десять долларов муж ничего не знал.
— Дай мне еще семьдесят пять центов. На междугородный звонок.
— Вот вам бакс. Сдачу потратьте на себя. И не забудьте.
— Я не забуду.
— Уж постарайтесь. Потому что, если забудете, я сумею найти вашего мужа и все ему рассказать. Это важное дело, миссис. Во всяком случае, для меня. Как вас, кстати, зовут?
— Айви Темплтон.
Я застыл в пыли среди сорняков, дыша вонью говна, наполовину переработанной нефти и природного газа.
— Мистер? Что с тобой? У тебя так изменилось лицо.
— Ничего, — ответил я. И возможно, не грешил против истины. Темплтон — не такая уж редкая фамилия. Разумеется, человек может убедить себя в чем угодно, если будет очень стараться. Я тому доказательство, ходячее и говорящее.
— А как зовут тебя?
— Паддентарю, — ответил я. — Спросите еще раз, и я повторю.
Услышав эту детскую шутку, она наконец-то улыбнулась.
— Позвоните мне, миссис.
— Да, хорошо. Теперь уезжай. А если по пути раздавишь мое маленькое отродье, то окажешь мне услугу.
Я вернулся в Джоди и нашел записку, приколотую кнопкой к двери:
Джордж!
Можешь перезвонить? Мне нужна помощь.
Сейди (и это беда!!)
Что сие могло означать? Я вошел в дом, чтобы позвонить и выяснить.
