Впервые они встретились на вокзале: Анна провожала мужа, а он просто прошел мимо. «Это Колчак-Полярный», – почтительно шепнул ей на ухо муж, но она его не услышала – так сильно и остро стукнуло сердце, словно чуяло: это прошла мимо сама судьба.
Жизнь как будто нарочно сводила их – то случайная встреча на улице, то вечер у общих знакомых, где прославленный адмирал пел романс «Гори, гори, моя звезда…». Он пел, а глаза его при этом так неотрывно глядели на Анну, что ей чуть не стало дурно… Потом были свидания наедине и разговоры, разговоры… Они говорили – не могли наговориться, насмотреться друг на друга, как будто предчувствовали, как мало счастья им отведено на этом веку…
Когда Анна снялась на костюмированном балу в русском костюме, фото вышло на редкость удачным. У нее просили карточки на память, как у какой-нибудь знаменитости. Она охотно их презентовала. Позже общий знакомый обмолвился: «У Колчака в каюте я видел ваш портрет». Анна улыбнулась: «О, я их столько раздарила… так что ничего удивительного!» – «Удивительно как раз то, что у него в каюте только один ваш портрет!»
Александр Колчак женился на женщине замечательной, умной, надежной, преданной. Софья ждала его из военных походов и тяжелейших арктических экспедиций годами. Да и детей ей приходилось поднимать самой. Они больше писали друг другу, чем виделись, а страсти между ними не было никогда – их отношения скорее напоминали братские. Именно Софья первой заметила чувство своего мужа к молоденькой Анне.
Софья и Анна катались на санях, и молодая женщина замерзла. Софья сняла с себя чернобурку и накинула на плечи той, на которую ее собственный муж смотрел такими глазами, что становилось больно. Что ж… Она всегда была ему больше другом, чем женой, и видела, как он борется с собой, чтобы не предать, не бросить ее и сына. Но предчувствия все не покидали жену адмирала, и в тот же вечер она написала своей подруге в Москву: «Я знаю, Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне…»
Не одна жена замечала то, что буквально бросалось в глаза: в обществе уже давно ходили слухи о том, что Колчак и Тимирева – любовники. Но до этого было еще очень далеко. Близкими их делали только письма, которые они слали друг другу – письма почти без намека на будущее, но полные откровенного, острого счастья от предвкушения встречи.
Их история любви вся состояла из кратких свиданий, большинство из которых проходили на глазах у посторонних, и длинных, наполненных признаниями в любви писем. Колчак не принадлежал себе, всю жизнь он провел в походах и считал служение Отечеству достойнейшим делом для мужчины. Когда он уехал надолго в очередной раз, Анна впала в отчаяние. Вот строки из ее письма: «Я всегда хочу видеть Вас, всегда о Вас думать, для меня такая радость видеть Вас, вот и выходит, что я Вас люблю. Говорю, потому что знаю: эта наша встреча – последняя».
Однако он не может отпустить ту, которую любит больше жизни: «Столько бессонных ночей провел я у себя в каюте, шагая из угла в угол, столько дум, горьких, безотрадных. Я не знаю, что случилось, но всем своим существом чувствую, что Вы ушли из моей жизни, ушли так, что не знаю, есть ли у меня столько сил и умения, чтобы вернуть Вас. А без Вас моя жизнь не имеет ни того смысла, ни той цели, ни той радости. Я писал Вам, что думаю сократить переписку, но понял, что не писать Вам, не делиться своими думами выше моих сил. Буду снова писать – к чему бы это ни привело».
Против их любви было все: их собственные семьи, мнение окружающих, но самым большим препятствием, не давшим соединиться этим двум любящим сердцам, стала революция. Он, который готов был отдать свою жизнь во имя Родины, присягу на служение которой не забывал никогда, был прирожденным военным, но слабо разбирался в политике. Поэтому вначале революция показалась ему не страшнее очередной боевой операции; более того, он радовался, что она поможет покончить с затянувшейся русско-немецкой войной.
Он остался чуть ли не единственным, кто сопротивлялся врагу, когда корабли один за другим стали покидать поле сражения. Его линкор «Императрица Екатерина» противостоял всем сразу: туркам, немцам, подлодкам, гидропланам… Однако удар пришелся не со стороны вражеских войск: свои же, русские, восставшие матросы потребовали от офицеров сдать оружие. Адмирал вынес из своей каюты золотую Георгиевскую саблю и Георгиевский же крест и бросил их в море со словами: «Море их мне дало, и только морю я их отдам!»
