— Ничего хорошего. — Шарп отряхнулся, вытер руки и лишь затем надел мундир, уже перепачканный мукой. — Наш приятель мистер Феррагус намеревался продать муку лягушатникам, а тот чертов майор был с ним заодно.
— Это они вам так сказали?
— Они мне, конечно, ничего не сказали, но подумай сам, что еще они могли здесь делать? Даже повесили белый флаг, подавая знак, что все в порядке. Если бы не мы, эти мерзавцы сбыли бы лягушатникам всю муку и неплохо погрели руки.
— Святые угодники, — проворчал Харпер, качая головой. — Жаль только, что драгуны не пожелали поразвлечься.
— Жаль? Да ради чего ж драться? — удивился Шарп.
— Ну, вы могли бы раздобыть себе лошадь.
— И на кой дьявол мне лошадь?
— Не знаю, а вот только у мистера Слингсби лошадь скоро будет. Сам мне сказал. Говорит, будто коня ему полковник обещал.
— Меня их дела не касаются, — отмахнулся Шарп, но мысль о том, что у Слингсби будет лошадь, уже засела занозой. Лошадь — хотел бы того Шарп или нет — в немалой степени символ положения. Вот же чертов Слингсби, думал он, с тоской всматриваясь в далекие холмы, над которыми повисло опускающееся солнце. — Ладно, пора домой.
— Есть, сэр, — отозвался Харпер.
Сержант прекрасно понимал, отчего мистер Шарп в таком скверном настроении, но сказать этого не мог. Офицеры, они ведь вроде как братья по оружию, а не кровные враги.
В обратный путь выступили уже на закате. За спиной остался белый курящийся холм. Впереди — армия, а за ней французы.
Которые вернулись в Португалию.
Мисс Сара Фрай, которой никогда не нравилась ее фамилия, постучала по столу.
— По-английски. Говорите по-английски, — потребовала она.
Томаш и Мария, соответственно восьми и семи лет, пусть и не выразили радости по этому случаю, все же послушно перешли с родного португальского на английский.
— «У Роберта есть обруч, — прочитал Томаш. — Обруч — красный».
— Когда придут французы? — спросила Мария.
— Французы не придут, — отрезала Сара, — потому что их остановит лорд Веллингтон. Какого цвета обруч, Мария?
— Rouge, — ответила по-французски Мария. — Если французы не придут, то зачем же мы грузим вещи на подводы?
— Мы говорим на французском по вторникам и четвергам, — напомнила Сара, — а сегодня у нас что?
— Среда, — ответил Томаш.
— Продолжай, — сказала Сара, выглядывая из окна во двор, где слуги грузили на подводы мебель.
Французы приближались, и всем было приказано покинуть Коимбру и отправиться на юг, в сторону Лиссабона. Некоторые утверждали, что разговоры о продвижении французов всего лишь слухи, и отказывались уезжать, другие уже уехали. Сара не знала, чему верить, но с удивлением обнаружила, что в глубине души радуется переменам. Третий месяц работала она гувернанткой в доме Феррейры и теперь рассчитывала, что французское вторжение даст предлог отказаться от места, согласие занять которое было ошибкой с ее стороны. Раздумывая о неясном будущем, молодая женщина опомнилась только тогда, когда захихикала Мария. Томаш прочитал, что осел синий, что было уж совершенной чушью, а мисс Сара Фрай не собиралась мириться с такими вольностями. Она призвала озорника к порядку, постучав его по макушке костяшками пальцев:
— Так какого цвета осел?
— Коричневый, — ответил Томаш.
— Коричневый, — согласилась Сара и легонько тюкнула его еще разок. — А ты какой?
— Тупой, — отозвался мальчишка и шепотом добавил: — Cadela.
Слово было ругательное, означало «дрянь», и Томаш произнес его достаточно громко, чтобы заработать наказание построже.
— Не люблю, когда ругаются, — сердито сказала Сара. — И не потерплю грубости. А если не будешь вести себя вежливо, попрошу, чтобы твой отец сам тебя наказал.
Предупреждение подействовало, дети моментально притихли, и в классе воцарилась гнетущая, унылая атмосфера. Томаш кое-как добрался до следующей страницы. Детей в португальских семьях учили английскому и французскому, полагая, что, когда они вырастут, этого будет достаточно, чтобы считаться аристократией. Сару удивляло, что они не занимаются испанским, но, когда она однажды предложила майору включить в программу и этот язык, он едва не взорвался от возмущения. Испанцы, заявил Феррейра, отродье козлов и обезьян, и его дети никогда не осквернят себя мерзкой речью дикарей. Вот почему Томаш и Мария учили только английский и французский, а их гувернанткой была двадцатидвухлетняя англичанка, голубоглазая и светловолосая, которую в настоящее время сильно беспокоило ее будущее.
