Жизнь Чезаре Борджиа. Суд герцога

Эта книга была задумана как исследование бесчисленных обвинений в адрес семьи Борджа, и мне казалось особенно важным сохранить беспристрастность, не впадая ни в восторженный, ни в осуждающий тон. Мне хотелось понять этих людей во всем их человеческом разнообразии, понять мотивы и устремления, питавшие неустанную жажду деятельности, присущую столь ярким личностям, как Борджа[1]. Каждый человек — продукт своей эпохи и окружения, а рубеж XV и XVI веков был очень бурным периодом в истории Европы. Эта картина, в которой яркие краски чередуются с глубокими тенями, слепящий свет — с непроглядным мраком; это время несдерживаемых страстей, высоких стремлений и жестокого произвола, неутомимых поисков и непримиримых противоречий.

Судить о событиях прошлого, оценивая их с точки зрения нашего законопослушного, трезвого и расчетливого века, столь же неправильно, как, находясь в зрелом возрасте, осуждать молодежь за свойственные ей легкомыслие, несдержанность и непоследовательность в речах и поступках.

Но еще большая ошибка — рассматривать отдельных людей прошлого в отрыве от контекста эпохи. Обрисованные скупыми и чаще всего пристрастными строчками хроник исторические личности под увеличительным стеклом летописца превращаются либо в невероятных монстров, либо в бестелесных ангелов. И можно не сомневаться, что такая же метаморфоза произошла бы с любым их современником, попади он в анналы тогдашних историографов.

Из сказанного следует, что изучение личности должно идти параллельно с изучением соответствующего культурного периода. В противном случае полученные результаты будут столь же нелепы и далеки от истины, как характеристика полинезийца или готтентота, выведенная на основе какого-нибудь европейского правового кодекса нашего времени. А бессмертное отражение духа любой эпохи — ее литература. Именно литература итальянского Возрождения сохранила для нас чувства, настроения и идеи людей той эпохи — с их наивным бесстыдством и фанатичным аскетизмом, страстностью и ленью, любопытством и верой в чудесное.

Вспомним, что представлял собой круг чтения мужчин и женщин XV–VI веков — а процент грамотных людей в Италии всегда был куда более высоким, чем в среднем в Европе, где далеко не всякий барон умел подписать свое имя. Это «Декамерон» Боккаччо, «Шутки» Подджо, сатиры Филельфо и «Гермафродит» Панормитано. В то время высокоученый Лоренцо Валла — мы еще встретимся с ним — написал свое знаменитое «Обвинение девственности», в котором доказывал противоестественность означенного состояния, а преосвященный Каза, епископ Беневентский, составил и опубликовал любопытнейшее сочинение по философии эротики. Христос и святые обретали реальную плоть на фресках соборов, а знаменитые блудницы пользовались не меньшим почетом, чем проповедники; так, одна из красивейших римских куртизанок, умершая в возрасте всего лишь двадцати шести лет, удостоилась погребения в соборе Санто-Грегорио. Прочувствованная и трогательная надпись на ее мраморном надгробии свидетельствует об искреннем горе сограждан.

И, наконец, нельзя забывать, что это было время смены идеалов. Рыцарство как стиль мышления и образ жизни навсегда уходило в прошлое. Наемные военачальники — кондотьеры — заняли место суровых фанатичных воинов раннего средневековья; стремление к роскоши и наслаждениям сильно потеснило соображения о спасении души.

Верность клятве стала скорее исключением, чем правилом, и вся политическая история Чинквеченто[2] — сплошной ряд вероломных измен, иногда тщательно продуманных, иногда примитивных, но всегда совершаемых ради собственной выгоды.

По меткому замечанию Раудона Брауна, «история рода Борджа — полотно, запечатлевшее закат Возрождения».

Мы начнем знакомство с ними с Каликста III, занявшего ватиканский престол в середине XV века. Правление четырех пап, предшествовавших Родриго Борджа — Александру VI, — будет описано лишь вкратце, чтобы задать масштаб для оценки основных героев этой книги, храбрость и политические дарования которых заметно возвышались над общим уровнем итальянских владык того времени. А честолюбивый государь, если он к тому же талантливый дипломат и полководец, всегда страшен соседям. И неудивительно, что многочисленные слухи о преступлениях Родриго Борджа и его сына Чезаре находили особенно благоприятную почву в государствах, имевших наибольшие основания опасаться усиления власти Рима, — Венецианской республике, Флоренции и Милане.