Клейморган, Англия Весна 1199 года
Уилла любила прогуляться босиком после дождя. Она знала, что если Ида или отец узнают об этом, то ей несдобровать. Однако удовольствие стоило того, чтобы рискнуть. Ее жизнерадостный смех пробивался сквозь трепещущие листья деревьев к голубому небу, а развевавшиеся на ветру волосы напоминали золотой ручей. Солнечные лучи ласково обнимали ее, а влажная земля с каждым шагом все больше и больше прилипала к ступням. Уилла выбежала на опушку леса и резко остановилась. Смех замер на ее губах. Что-то произошло, стало тихо, слишком тихо. Птицы затаились в кронах деревьев, даже насекомые прекратили жужжать. И она больше не слышала впереди топота Лувены. Оглянувшись вокруг, Уилла взволнованно прошептала, делая шаг вперед:
– Лув? Где ты?
Девочка услышала шорох и обернулась. С небольшого обрыва, находившегося неподалеку от того места, где она только что вышла из леса, что-то упало. Ткань, золотистая, как солнечный свет, промелькнула в воздухе словно птенец, выпавший из гнезда. Узел шлепнулся па землю со зловещим стуком. Уилла нервно сглотнула. Она медленно скользнула взглядом по позолоченной материи, лежавшей на земле. Это было именно то платье, которое привез Уилле лорд Седжвик из Лондона. Именно его так хотела поносить Лувена.
Девочка рассмотрела маленькие неподвижные ноги, одетые в новые обтягивающие штанишки, выглядывавшие из-под юбок. Одной из мягких туфель не было. Сквозь одежду виднелась рука, полусогнутая в умоляющем жесте. По траве безвольно рассыпались блестящие золотисто-рыжие волосы, скрывая от Уиллы бледное лицо Лувены. Увиденное произвело на Уиллу такое сильное впечатление, что она закричала прежде, чем смогла окончательно осознать произошедшее.
Ворота распахнулись с такой силой, что будь они из менее прочного материала, то разлетелись бы на куски. Хью собирался спешиться, но остановился, встретившись взглядом с пожилой женщиной, разглядывавшей его через открытую дверь. Ида была очень стара. Время согнуло ее спину и скрючило пальцы на руках. Седые патлы обрамляли сморщенное лицо. Лишь ярко-синие глаза напоминали о том, какой она была в юности. «Ида может заглянуть в твои глаза и понять твою душу со всеми ее пороками. Она может прочесть твое будущее в осадке вина в бокале, из которого ты пил, и твое прошлое по линиям твоего лица», – вспомнил Хью предупреждение поверенного. Несколько мгновений он находился под гипнозом ее глаз, потом она направилась обратно в лачугу. Дверь осталась открытой – его явно пригласили последовать за ней. Как только она скрылась из виду, Хью успокоился и повернулся к прибывшему вместе с ним рыцарю. Этого человека звали Лукан д'Аманье, уже много лет они были с Хью неразлучны. Дюлонже надеялся, что спутник отвлечет его от глупых суеверий. Детские фантазии о ведьмах и их тайных убежищах не к лицу закаленным в боях воинам. Однако и у его здравомыслящего друга в этот день разыгралось воображение. Оказалось, что Лукан и сам сильно нервничает.
– Думаешь, она знает? – спросил он.
Хью вздрогнул. До этой минуты он и не задумывался, что Иде, возможно, уже известно, кто приехал.
– Да нет, – пробормотал он. – Откуда ей знать?
– Ну да, – согласился Лукан не слишком уверенно. – Действительно, откуда?
Старуха хлопотала у огня, когда они вошли в лачугу, поэтому мужчины успели осмотреться. Снаружи дом был покрыт грязью, из степ кое-где вывалились камни, но внутри было чисто и довольно уютно. В дальнем конце комнаты на грубо обтесанном столе в деревянной миске красовались цветы, у противоположной стены рыцари заметили узкую кровать. Очаг находился прямо напротив двери. Поправив пламя, Ида отступила к столу и грузно опустилась на один из трех стульев, указав Хью и Лукану на два других. Поколебавшись, Хью расположился перед женщиной спиной к двери. Лукам присел возле порога, так, чтобы увидеть, если кто-нибудь приблизится к хижине. Они помолчали, ожидая, что Ида спросит о цели их приезда. Вместо этого она взяла оплетенную бутылку, стоявшую в центре стола, и наполнила вином две кружки. Не обращая никакого внимания па Лукана, она пододвинула одну кружку Хью, а другую поднесла к своим губам. Не сумев придумать ничего лучшего, Хью хлебнул и тут же пожалел об этом – от горечи у него свело язык. Стараясь не показывать отвращения, он поставил на потертую столешницу почти полную кружку и снова посмотрел на ведьму. Старуха пристально уставилась на него, отгородившись кружкой, и ждала. Стремясь нарушить гнетущее молчание, он заговорил:
