ГАЛИНА ПАНИЗОВСКАЯ
ВЫХОД ИЗ ОДИНОЧЕСТВА
Повесть
Всепроникающая полицейская система, об
лаченная в самые разнообразные формы, пов
сюду настигала людей.
Дороги, которые мы выбираем.
О' Генри
Глава 1
Три месяца назад еще в Ирпаше Жиля разбудил треск телефона:
- Привет, Жилли!
Это был брат отца.
- Алло! Дядя Мигель! Что-то случилось?
- Жилли, слушай меня! Удача!
Телефон затрещал.
- Алло!
- Ты слышишь меня? Жилли! Ты приглашен...
Слышимость была ужасная.
- Алло! Алло! Приглашен... - тонуло в лязге. Вдруг все смолкло.
- ...ассистентом самого Нормана ди Эвора! - явственно и изумленно сказал дядин голос.
И телефон отключился.
Жиль перешагнул порог, поставил портфель на тумбочку, начал разматывать шарф. Ани отступила к стене и смотрела оттуда, как он это делает. Он видел, не глядя, подергивающийся уголок ее века. Конечно, это было нелепо: портфель надо было просто бросить; бросить портфель и прижать ее к себе, захлопывая дверь спиной... Жиль заставил себя обернуться. Профиль ее был безмятежен, чуть безмятежнее чем нужно.
Он не видел ее неделю: его машина, отправленная багажом, еще не прибыла из Ирпаша, а подземкой тут было не меньше часа в один конец... Надо было, позвонив, подойти вплотную к двери и шагнуть к ней, как только она откроет...
Уголки губ загибались у нее вверх. Каждую зиму губы трескались: она облизывала их на морозе. Ирпаш севернее Этериу, в ноябре там уже холода, и в день отъезда губы у нее были уже шершавые и колючие. Поезд тронулся, они стояли в купе над брошенной кучкой чемоданов, а губы были колючие с легким привкусом крови.
Здесь, в Этериу, была еще не поздняя осень, но губы так и не зажили: поперек нижней темнела ссадинка...
По приезде в столицу они сняли комнату на окраине: это был единственный адрес, который удалось раздобыть еще дома, а прибыли они ночью, отелей Жиль опасался, так как не знал, удовлетворятся ли в них записью самих постояльцев или потребуют документы.
Предчувствие не обмануло его: они требовали документы. Документы требовались во всем Этериу, во всех отелях, гостиницах, ночлежках. Полиция работала здесь прекрасно. И кроме обычной полиции здесь была еще полиция нравов, комитет по борьбе за нравственность и бог знает что еще... В рекомендательном письме к хозяйке Ани и Жиль значились как молодые супруги.
Он не был у нее неделю. И теперь она стояла перед ним с безмятежным лицом. "Все в порядке, - говорило лицо, - я довольна".
Последний год в Ирпаше он ездил к ней ежедневно. Она была учительницей в маленьком поселке, в двадцати милях от городка. Днем он обычно бывал спокоен: днем их отношения придавали ему увереннести. Коллега и школьный друг Мануэл только присвистывал: "Похоже, ты обзавелся бабой?"
К вечеру уверенность пропадала. Уверенность пропадала, он гнал машину взвинченный, почти испуганный, последние минуты перед поворотом казались ему бесконечными. За поворотом появлялась калитка и возле нее Ани в большом пуховом платке.
Когда они почему-то не встречались, он звонил ей Еечером попозже. Они лежали уже в постелях в двадцати милях друг от друга. Он знал: телефон стоит у нее на животе поверх одеяла. Телефонный аппарат, сделанный под старину, с трубкой, обвитой бронзой, соскальзывал, валился набок, и они разъединялись, перезванивали снова, и при этом набирали номер оба сразу и никак не могли дозвониться. Говорили долго и тихо, срывающимися голосами.
Здесь, в Этериу, телефона у Ани не было.
Она стояла, прислонившись лопатками к степе. Улыбнулась. Лицом своим она владела прекрасно - это была обычная ее улыбка: над уголками губ дрожали ямочки. Даже треснувшая нижняя губа растянулась точно до нужного предела. Жиль ощутил боль не зажившей еще ранки. Пора было что-то наконец скакать:
- Я встретил на лестнице хозяйку.
- Надеюсь, вы мило раскланялись?
Спрашивая и все еще улыбаясь, она оторвалась от стены и пошла. Передняя была узкая, Жиль загораживал дорогу, и она прошла мимо него, как можно дальше отклонив лицо и все же задевая его волосами. При этом она старалась сохранить (и сохраняла) спокойно-приветливый вид... Подошла к плите, качала возиться с чайником.
