От того, что в Империю Земли входило около тысячи четырехсот планет, каждый из миров вынужден был искать свой собственный неповторимый облик. В противном случае ему грозила опасность влачить свои дни безвестной единицей галактического сообщества. Некоторым планетам это далось легче в силу их физических особенностей, делавших их горячее или холоднее, влажнее или суше, больше или меньше прочих планет. Они могли претендовать на обладание необычной конфигурацией лун, иметь большую или меньшую гравитацию, одно или несколько солнц и даже кольца из маленьких астероидов. Планеты могли войти в историю благодаря необычному местному животному, растению или же редким минеральным ресурсам. Такие миры уже пользовались заслуженной репутацией. Стоило только назвать их, и даже школьники могли кое-что припомнить. Названия типа ДеПлейн, Гастония или Флореата говорили сами за себя.
Другие миры приобрели известность благодаря своей культуре, а не природным данным. Во время великого исхода с Земли в двадцать первом веке многие колонии были основаны таким образом, чтобы их жители могли вести подходящий им образ жизни. На некоторых планетах поселились религиозные фанатики. Например, планета Пуритания стала землей обетованной для иудео-христианских фундаменталистов. На Анаресе расселились восточные мистики, а на Дельфе — дельфийцы. Правда, кроме них самих, никто не имел ясного представления об их верованиях, но, поскольку те были тихи и редко тревожили остальных, к ним относились терпимо в космополитичном имперском сообществе.
Немало прочих миров явили свой характер миру лишь после заселения. Освоенная луна Веса превратились в Мекку туризма благодаря экзотическим игорным домам. Глэссай стала символом переменчивости и непостоянства благодаря тяге местного населения к новизне.
Что до планеты Омикрон, то ее природные свойства и климат не несли в себе ничего необычного. Омикрон практически являлся двойником Земли, существуя в системе желтой звезды и имея одну большую луну. На полюсах было весьма холодно, а в зоне экватора достаточно жарко. На планете существовали пустыни и влажные леса, горы и равнины, океаны и континенты. Местные формы жизни, как и на всех прочих планетах, были необычны, но в них не было ничего такого, из-за чего название Омикрона сразу приходило на ум. Люди, поселившиеся на Омикроне в конце 2300-х, принадлежали к достойным и трудолюбивым гражданам из различных социальных и религиозных слоев и едва ли походили на фанатиков, способных привлечь к себе внимание. Во время правления императрицы Стэнли Одиннадцатой население планеты приблизилось к ста миллионам — капля в море по сравнению с Землей и другими перенаселенными планетами, но больше, чем во многих прочих мирах.
Омикрон мог претендовать на известность лишь в силу своей удаленности. Находясь на расстоянии девятисот шестидесяти девяти парсеков от Земли, он был самой дальней планетой, которую заселило человечество. Она располагалась на внешней границе Двенадцатого Сектора и знаменовала собой проникновение человечества в сердце Млечного Пути. Обитатели Омикрона жили на границе Империи, вдалеке от мишуры и блесток Имперской цивилизации. Само слово «Омикрон» вызывало ассоциации с неисчислимыми расстояниями, которые в былые времена ассоциировались с «краем земли».
В силу своей чрезмерной удаленности от центра, Омикрон всегда немного не успевал шагать в ногу со временем. Имперская мода приходила на Омикрон обычно с большим опозданием, а сплетни успевали обрасти ворохом несуществующих подробностей на пути к этому форпосту цивилизации. Будучи вполне довольными своей жизнью, жители Омикрона не возражали против этого и считали свою удаленность от главного потока межзвездного сообщества некой формой независимости. Один местный шутник назвал Омикрон «каплей на кончике носа Империи», что странным образом понравилось обитателям далекой планеты.
К 2451 году вторая годовщина правления императрицы Стэнли Одиннадцатой осталась далеко позади, и мир снова воцарился в Империи. Ужас вторжения в День коронации, этой безжалостной атаки на Землю, остался лишь тенью в памяти людей, и только высшие эшелоны власти в Империи проявляли озабоченность, зная, что угроза повторения штурма не ликвидирована. Широко раскинувший свои щупальца тайный заговор предпринял еще одну прямую атаку на Империю шестью месяцами позже, а когда и эта попытка провалилась, наступило зловещее молчание, которое беспокоило значительно сильнее. Затаившийся враг был хуже всего.
