Владимир ГОНИК
ВОСЕМЬ ШАГОВ ПО ПРЯМОЙ
Когда Рогов вышел, они еще стояли. Они поджидали его с восьми часов, а сейчас было около десяти. Высокий грел дыханием пальцы, а тот, что был пониже, пританцовывал, держа руки в карманах.
Они прятались от ветра у гаражной стены, за длинным рядом осыпающихся деревьев; лица их покраснели от холода. Должно быть, они потеряли надежду и уже не ждали его, а стояли просто так, не решаясь уйти.
Соседи, конечно, уже заметили их, слишком явно они торчали под окнами, мозолили всем глаза. В доме жили серьезные деловые люди, ходившие каждый день на службу, и им невдомек было, что можно праздно торчать под чужими окнами. При случае соседи были не прочь похвастать, что он живет здесь, в доме, но временами он чувствовал их иронию и снисходительность.
Где-то шла у них своя жизнь, он угадывал смутно, в институтах, на заводах, в министерствах, в лабораториях, в конструкторских бюро, ну, да ладно, Бог с ними, ему до них дела нет. Все чаще в последнее время он испытывал непонятное раздражение, хотя мышцы не подводили и сердце работало, как мотор.
Он уже давно привык к парням и мальчишкам, поджидающим его в разных местах. У дома его поджидали не часто, но бывало. Адрес узнавали разными путями, обычно через адресный стол, нужны всего лишь фамилия, имя, отчество и возраст, но многие знали его рост и вес. Цифры были как будто важными показателями урожая или добычи полезных ископаемых, их часто повторяли в печати, и комментаторы гордились ими словно собственными.
Когда он вышел, они растерялись. Маленький увидел его первым и толкнул высокого в бок. Они отклеились от стены и испуганно таращили на него глаза.
По такой погоде они были одеты слишком легко. Расклешенные брюки, истоптанные каблуками, одинаковые дешевые куртки с блестящими пуговицами, но высокий из своей вырос и его голые тонкие руки торчали из рукавов.
Маленький был смуглым, черноглазым, черными были у него густые волосы, а на лице пробивался темный пух. Рядом с ним высокий казался светлее, чем был на самом деле: узкие плечи и длинные светлые волосы делали его похожим на переодетую девушку.
Порыв ветра сорвал горсть листьев, а те, что лежали на земле, смахнул и погнал вдоль стены; на ветру мальчишки казались совсем беззащитными.
Все утро они торчали напротив дома, шарили глазами по окнам, переговаривались, иногда толкались и подпрыгивали на месте, чтобы согреться, но сразу замирали, когда открывалась дверь.
На него часто пялились на улице и в магазинах, даже в других городах: знакомое лицо, люди напрягали память. Ах, телевидение - отрада зимних вечеров, вся страна у экрана, бесконечное пространство - деревни, города, дома, квартиры, где уткнулись в экраны, а операторы так любят крупный план, когда человек сидит на скамеечке для штрафников: он посиживал не очень часто, но и не редко - не чурался.
Юнцы смотрели на Рогова, будто не верили глазам. "Сейчас автограф попросят", - подумал Рогов.
Обычно он молча расписывался, не глядя в лицо. Он считал это никчемным, но неизбежным занятием и покорился раз и навсегда расписывался и шагал дальше.
Рогов снял замок и распахнул ворота. Мальчишки не двигались с места. Он выехал из гаража и остановился перед воротами, мальчишки напряженно за ним следили. Он вяло слушал мотор, включил приемник, отыскал музыку, закрыл ворота и навесил замок - они все смотрели издали. "Странные какие-то", - подумал Рогов.
Они не выглядели разбитными городскими парнями, которые встречались ему каждый день. "Провинциалы. Когда-то и я был таким", - подумал он.
На ветру они выглядели сиротливо: дети, оставшиеся без взрослых; губы у них были совсем синими.
Рогов тронул машину с места, мелькнули их напряженные лица мелькнули и исчезли; в зеркало он видел, как они неподвижно смотрят вслед; машина проехала немного и неожиданно остановилась. Мальчишки смотрели все так же напряженно и серьезно.
Рогов подъехал к ним, перегнулся через спинку сиденья, открыл заднюю дверцу и сказал:
- Залезайте.
Они не двинулись, вроде и не слышали и смотрели, как прежде, серьезно и напряженно.
