На городской окраине, вечно мокнущей под дождем и пропахшей запахами кухни, жил в доходном доме, по соседству с уборной, бедный художник Аргон. Маленькая комната — три на три метра — казалась больше, потому что, кроме стоящего возле стены стула, в ней ничего не было. И стол, и книжные полки, и мольберт, и даже ящик с красками пошли на покупку хлеба. Теперь в комнате оставались лишь стул да сам художник Аргон. Но долго ли смогут здесь продержаться и эти двое?
Приближалось время ужина. «До чего же чувствительным стал мой нос»,— думал Аргон. В сложном смешении запахов он легко различал оттенки. О золотистая охра свинины, варящейся в мясной лавке возле железной дороги! Изумрудная зелень, донесенная ветром из фруктового магазина. Волнующий желтый крон, источаемый булочной. Грустная, небесно-голубая лазурь макрели, которую жарит внизу хозяйка.
Да-а. Аргон с самого утра еще ничего не ел.
Бледное лицо, лоб в морщинах, беспрестанно двигающийся кадык, сутулая спина, дрожащие колени. Аргон засунул руки в карманы и зевнул три раза подряд. В это время его пальцы нащупали что-то длинное и тонкое. Что бы это могло быть? Красный мелок. Интересно, как он попал в карман? Повертев его в пальцах, художник еще раз широко зевнул. Господи, до чего жрать хочется!
Сначала машинально, потом увлекшись, Аргон стал рисовать мелком на стене. Прежде всего яблоко. Здоровенное — одно такое съешь, и уже сыт. Рядом фруктовый нож, чтобы удобнее было есть. Затем, глотая слюну, булку, вдохновляемый запахами из окна и коридора. Булочку с вареньем, слойку с маслом, хлебный каравай величиной с человеческую голову. Глазам виделась поджаристая хрустящая корочка, покрытая аппетитными трещинками, ноздри щекотал дурманящий дрожжевой запах. Рядом с хлебом целый кирпич масла. Еще бы надо кофе нарисовать. Только что сваренный, от которого пар идет. На блюдечке три куска сахара, каждый со спичечный коробок.
Сознание постепенно обволакивал туман, в мозгу мелькали булочные джунгли, консервные горы, молочные моря, сады из сыра и говядины... Обессиленный художник задремал.
...Проснулся он от звука падения какого-то предмета и звона бьющейся посуды. Солнце уже зашло, в комнате было темно. Что такое? Посмотрев туда, откуда донесся шум, Аргон затаил дыхание. Разбитая чашка. Разлитая, еще дымящаяся жидкость не могла быть не чем иным, как только кофе. Рядом яблоко, хлеб, масло, куски сахара, ложка, нож и уцелевшее, к счастью, блюдце. А нарисованные мелом на стене картинки исчезли.
Не может быть... Кровь толчками побежала по жилам, и Аргон на цыпочках подошел ближе. Неправда, неправда, разве такое бывает? Да, но ведь все это происходит наяву. Кофе так пахнет, что задохнуться можно, какая же это неправда? Прикоснулся пальцем к хлебной корочке. Потом, решившись, лизнул языком сахар. Что, Аргон, все равно не веришь? Нет, это правда. Верю. Но страшно. Страшно верить.
Страшно, но факт. Ведь можно есть!
Наконец наевшись, Аргон вздохнул с облегчением. Но тут же вспомнил об источнике своей сытости и опять заволновался. Он взял красный мелок в руки и внимательно его рассмотрел. Смотри не смотри, понятней от этого не станет. Для того чтобы убедиться, надо попробовать еще раз. Если опять случится то же самое, значит, все происходящее — реальность. Он хотел изобразить что-нибудь новое, но в нетерпении снова нарисовал яблоко. Не успел он отнять от стены мелок, как яблоко упало на пол. Значит, правда. Если явление повторяется — оно происходит на самом деле.
Законы вселенной изменились. Изменилась судьба, несчастье ушло прочь. О эра сытого желудка, мир, в котором осуществляются все желания!..
Господи, я хочу спать.
Что ж, нарисуем кровать. Мелок дорог, как сама жизнь, но кровать — вещь совершенно необходимая при набитом животе, а мел истирается медленно, так что нечего скряжничать. Эх, впервые в жизни заснуть счастливым! Один глаз закрылся сразу, но второй никак не хотел смыкаться. Сказывалась тревога о завтрашнем дне: сегодня все было хорошо, а завтра? Но закрылся в конце концов и второй. Всю ночь обоими, столь разными, глазами видел художник разноцветные сны.
