Кто сказал, что беду рисуют темным?
Небо полыхало непередаваемо прекрасным изумрудным светом. Уходящая за горизонт равнина мягко мерцала всеми оттенками бирюзы. Даже сильный и ровный ветер, обычный для Хатала, казалось, состоит из одного лишь света. Чистого, переливающегося всеми оттенками белого света.
Таит подставил этому свету грудь, попробовал на вкус тревожный, чуть горьковатый ветер и грустно улыбнулся. Небо должно быть желтым, равнина – зеленой, а ветер вообще должен дуть в другую сторону, неся влагу и отдохновение, а не смерть и небытие, скрытые в прекрасном свете.
Но и так красиво, очень красиво. И всю эту красоту сделал он. Один. Для себя и остальных. В час своего горя и своей беды.
– Величие Сущего, ничтожный слуга просит разрешения доложить, – краем глаза Таит отметил преклонившую колено фигуру. Ну вот и кончилась красота. Осталась смерть. И немного жизни. Для тех, кто сумеет уйти, и тех, кому он, Таит, сумеет ее подарить. Пора. Таит повернулся к коленопреклоненному воину:
– Встань, Силаин зол-италь Исииль. Встань и говори.
Воин поднялся, посмотрев в глаза Таиту. «Силаин золиталь Исииль». Никакой он не Силаин – Лан, просто Лан, старый друг, друг детства, юности, да и всей остальной жизни тоже. Зеленоватые волосы выбиваются из-под боевого шлема. По две серьги в каждом ухе – на-халь, первый ряд халиона. Амулеты сплошным нагрудником спускаются с шеи. Каждый – произведение искусства. Халь, каких сейчас остались единицы. В том, что они дошли досюда, в Хатал, и его личная заслуга тоже. И без него Таит никогда не зажег бы ни небо, ни ветер. Старый верный друг.
Как жаль, что теперь уже ненадолго. Теперь всё ненадолго. И потому «зол-италь Исииль». Потому что в спину им смотрят все, кто остался в живых. Все, кто выжил в исходе расы аталь. Все, кто прошел насквозь свою империю, повелевавшую многими мирами, в надежде спастись. Их было много. Если бы Таит поднял взгляд, он бы не смог увидеть края безбрежного живого моря, заполнившего некогда окраинный и тихий мир Хатал. И всё же это до боли мало. Ататоны, империи расы аталь, больше не существовало. И здесь, под полыхающим небом, собралась лишь жалкая часть расы, некогда одним своим именем наводившей ужас на любое мыслящее существо. Самые сильные – они смогли дойти. Самые умелые – они смогли защититься. Самые умные – они смогли заранее всё понять и подготовиться. Самые достойные – их защищали до последнего. Все они теперь молча стояли и ждали, пока лучшие из лучших халь откроют последний проход, уводящий обреченную расу из привычных обитаемых миров в жуткую неизвестность, где им придется начинать всё заново.
А чтобы бурая мгла, накрывшая Ататону, не смогла добраться до них в этой неизвестности, Дверь, которую они откроют, потом запечатают. Всеми умениями, которые накопили аталь за бесчисленные века. А замком на этой Двери станет то, что долгое-долгое время, уходящее в немыслимые дали, оставалось под запретом. Кровь. Кровь халь. Кровь на-халь. Первого из на-халь. Их король не оставит свою империю. Бурая мгла может убить его, но не победить. И через узор, скрепленный кровью последнего из Ататидов, не сможет пройти никто.
Так сказал он сам. Их король. Итаиталь зол Ататид Насини Ататона.
Последний король империи аталь повернулся к своему другу:
– Встань, Силаин зол-италь Исииль. Встань и говори.
– Мой король, – Лан поднялся. Он был чуть выше Таита, но казалось, все равно смотрит снизу вверх.
Нет, не так. Это Таит сейчас смотрит сверху вниз. На все и на всех. На Лана, на этот мир, на оставшихся в живых подданных, на тугой узел линий хальер, закрутившийся над обреченным миром. Обреченным, потому что после их ухода на месте Хатала останется только черная дыра в мироздании. На темную полосу на горизонте, которую всё еще сдерживают его узоры, заставляющие по капле иссыхать обреченный мир. Она скоро придет. Прорвет их защиту и придет. Но ему не страшно. Он встретит ее. Один. Не боясь никого и ничего, потому что тогда ему впервые в жизни не надо будет думать ни о чем, кроме боя. Он станет яростью. Чистой яростью и болью погибшей империи, вобравшей в себя всё, что некогда было расой аталь. Он уже почти умер, ему не страшно. И это «почти» сейчас исчезнет. Лану осталось только доложить. Говори, мой друг…
