Семью месяцами ранее
Секс для них по‑прежнему был великолепным.
Во всяком случае, для Леши Данилова.
Да и Варе он нравился. Он видел: нравится. И дело совсем не в том, что он, в силу своих сверхспособностей, знал, на какие точки нажимать и какие изгибы поглаживать. Совершенно не в этом дело. Он, наоборот, с Варей старался максимально закрыться. Не видеть ее, не слышать, не понимать. Видеть‑слышать‑понимать — имелось в виду в своем смысле, в экстрасенсорном. А то нечестно получалось, несправедливо: он для нее — герметично закрытая капсула. А она для него — настежь распахнутая книга. Нет, так — абсолютно не на равных! — он играть не хотел.
Поэтому всячески свои умения в себе выключал. Мысленно надевал на себя (когда с Варей общался) непроницаемый стакан. Но все равно — любящее сердце, оно ведь многое способно угадать. Его ведь не обманешь. И при чем здесь экстрасенсорика?
Вот и сегодня. Варя просто приехала к нему после работы. Усталая, расстроенная и злая. Для Данилова она — возлюбленные договорились раз и навсегда — никакая не сотрудница сверхсекретной комиссии, а простая, согласно легенде прикрытия, заместитель генерального директора и айти‑специалист в фирме «Ритм‑21». Поэтому никакого разговора о том, что там, у нее на службе, стряслось, у них не случилось и случиться не могло.
А у Данилова в тот день на прием только три клиента‑пациента записаны были, он их быстренько до обеда раскидал, а потом заскочил в магазин, купил красненького сухенького. Дома сварил макароны, смешал с фаршем и соусом. Получились макароны по‑флотски, как отец любил, и мама часто готовила — обычное вроде бы, повседневное, проходное блюдо. Однако — о, великая сила нейминга, то есть наименования товаров и услуг: если обозвать нашенские макароны «спагетти болоньезе», они вроде бы сразу и красивее становятся, и вкуснее. И даже сытнее и полезнее.
Так что когда Варя приехала к нему в тот день домой, в Рижский переулок, он ее о работе не расспрашивал. Просто кормил, поил вином, ублажал, травил байки, всячески смешил. И довольно скоро, к моменту, когда кастрюлька с макаронами и бутылочка с кьянти подходили к донышку, Кононова растаяла, размякла, разгладилась. Потом они чай пили с фруктами — Варя все с весом сражалась, сластей себе после часу дня не позволяла. А затем, совершенно естественным образом, очутились в постели.
Для Алеши, конечно, их любовь отчасти становилась рутиной — никакой интриги, как в молодости — будет, не будет? И какие усилия надо предпринять, чтобы было? И как оно там будет? Но зато есть немаловажный бонус: можно спокойно и глубоко отдаваться друг другу.
А тело Вари (как, впрочем, и душу ее) он любил — отчаянно. Роскошные плечи, большие руки, большие груди — все в Варе было слегка чрезмерно, но в то же время чрезвычайно гармонично.
И если любила она его — то любила самозабвенно: сжимая, рыча, запрокидываясь.
А потом они лежали рядом — в такие моменты в старых фильмах герои обязательно раскуривали сигарету, возможно, одну на двоих — но сейчас в кинематографе курению объявлен бой, да они и по жизни не курили оба. Поэтому просто лежали, слегка касаясь друг друга пальцами рук — это легкое, почти прозрачное, воздушное касание приятно контрастировало с недавним исступленным вжиманием друг в друга.
И тут Варя вдруг сказала:
— Помнишь, ты предлагал?..
— Что? — легкомысленно откликнулся Алеша.
— Пожить вместе.
— Да. И?
