В огороде — бузина, а в Киеве — дядька. Этой русской пословицей характеризуют ситуации, когда кто-либо пытается соединить в единое целое факты и понятия, не имеющие между собой, казалось бы, никакой смысловой связи.
Вот очередная попытка достичь такой невозможной цели и предлагается читателю.
Что общего между Гитлером и Редлем — и кто такой, кстати, этот последний?
Такие вопросы оказываются вовсе не праздными, а возникают при любой серьезной попытке разобраться в туманном наборе сведений, относящихся к юности Адольфа Гитлера, пришедшейся на годы, предшествующие Первой Мировой войне.[3]
Предисловие к первому изданию книги известного немецкого историка Вернера Мазера о Гитлере, написанное им в 1971 году, начинается следующим образом:[4]«Книг, рассказывающих об Адольфе Гитлере, не сосчитать. Уже десять лет назад было зарегистрировано около 50 000 названий книг только о второй[5]мировой войне. Биографии же относительно немногочисленны. Слишком многое в жизни Гитлера считалось до сих пор не выясненным, и слишком мало можно было доказать».[6]
Завершается то же предисловие таким бодрым заявлением: «Теперь в жизни Адольфа Гитлера не осталось белых пятен».[7]
Поскольку это предисловие воспроизведено и в двенадцатом (!) немецком издании этой книги, вышедшем в 1997 году, то нужно понимать так, что точка зрения Мазера не изменилась за прошедшую четверть века.
И что же мы, при всем при этом, знаем теперь о жизни и смерти Адольфа Гитлера?
Оказывается, что по-прежнему весьма немного.
Приведем характерный пример.
Тот же Мазер, утверждающий, что не оставил в биографии Гитлера белых пятен, приводит такие сведения: «Летом 1912 г., — пишет Гитлер в «Майн кампф», — я наконец-то приехал в Мюнхен.
После его прихода к власти большая мемориальная доска с орлом и свастикой появилась на доме № 34 по Шляйсхаймер-штрассе в Мюнхене: «В этом доме жил Адольф Гитлер с весны 1912 г. до дня добровольного поступления на военную службу в 1914 г.».
Обе даты не совпадают с реальными фактами».[8]
Реальные же факты состоят в следующем: 24 мая 1913 года «Гитлер снимается с учета в Вене и переезжает в Мюнхен, где снимает комнату у портного и владельца магазина Йозефа Поппа по Шляйсхаймер-штрассе»[9] — об этом имеются совпадающие свидетельства в различных серьезных документах независимого происхождения.
Противоречие очевидно: 24 мая 1913 года — это не весна и не лето 1912 года. Существенно ли расхождение?
Судя по тому, что Мазер оставил его без дальнейших комментариев, сам он посчитал, что несущественно — и, следовательно, никак не должно относиться к числу белых пятен, наличие которых Мазер с апломбом отвергает.
Но так ли это?
Разумеется, всякий мемуарист способен на ошибку памяти — и Гитлер априори имеет на это такие же права, как и иные мемуаристы.
Мы же — не бывший гауляйтер[10] Бургенланда Тобиас Порчи, который и после 1945 года заявлял: «Я и сегодня все еще считаю, что Гитлер был сверхчеловеком. Он так умел вдохновить и приковать к себе внимание людей, что они добровольно следовали за ним. Гитлер был для меня Господом, олицетворением всего немецкого народа. Я твердо верил в то, что он не может совершать ошибок».[11]
С нашей же точки зрения, Гитлер вполне мог ошибаться — и ошибся; что ж — бывает!
Но вот авторы надписи на официальной мемориальной доске в Мюнхене имели уже, конечно, меньше прав на ошибку: они обязаны были перепроверять свидетельства очевидцев и мемуаристов и исправлять их. Они и исправили (исправили самого Гитлера!): изменили лето 1912 на весну того же 1912 года — т. е. еще больше усугубили ошибку, допущенную Гитлером в «Майн Кампф»!
Очень интересно!
Общеизвестно, что Гитлер отличался феноменальной памятью. Если она его и подводила, то об этом практически не имеется никаких свидетельств.
В этом специфическом смысле Гитлер, похоже, действительно никогда не ошибался — по крайней мере до апреля 1945 года.[12] Собственно говоря, именно таким способом он просто и наглядно и демонстрировал собственную непогрешимость — никто ничего не мог противопоставить такому знанию и запоминанию деталей!
