На арене борьбы за правду и добро
В недалёком прошлом так называлась пресса.
Борьба за правду и добро считалась её назначением, она высоко держала знамя с благородным девизом, начертанным на нём, и если порой впадала иногда в ошибки, то они не ставились публикой в фальшь ей, прессе, группе людей, расходовавших для общества действительно горячую кровь сердца и неподдельный сок нервов.
К её голосу прислушивались внимательно и серьёзно, а не скептически улыбаясь, как прислушиваются теперь.
Теперь слушают искусственно подогретое слово обличения и думают про себя: «Ладно! Распинайся. Вижу я, что и ты тоже прежде всего — есть хочешь!..»
И правы те, кто так думает, ибо, к сожалению, нынешний газетчик, за редкими исключениями, вполне достоин нынешнего читателя.
Он так же жаден, туподушен и бессовестно откровенен в своих поползновениях за «куском», как и его читатель.
Грустно отмечать факты, подтверждающие столь мрачный взгляд на дело, но это наша обязанность.
Минул век богатырей,
И смешались шашки;
И полезли из щелей
Мошки да букашки…
Они полезли — и вот ныне откровенно действуют в прессе.
Без веры во что-либо, без бога и совести, без определённого взгляда на дело жизни, — им всё равно, о чём ни писать, лишь бы выходило хлёстко, лишь бы понравиться улице и, поставив её симпатии на вид своего хозяина-издателя, получить с него побольше гонорара…
Полные всякого злопыхательства и отчасти не умея излить его на явления жизни, действительно заслуживающие осуждения, отчасти из трусости не делая этого, — они или пробавляются по мелочам, или «подсиживают» своего брата-газетчика.
Зачем это нужно?
Должно быть, всё для того же, чтоб понравиться хозяину, или для того, чтоб по поручению хозяина подмарать репутацию другой газеты в надежде, что этим поднимется реноме своей и увеличится подписка на неё.
Расчётец пошленький и с действительными целями прессы ничего общего не имеющий.
Но ничем иным не объяснишь целей такой полемики, как, например, полемика газеты «Дальний Восток» с собратом по оружию «Владивостоком».
Хозяйки жалуются на дороговизну лука, обвиняя именно в этом манз, а между тем, оказывается, лук большими партиями скупается репортёрами газеты «Владивосток» для натирания глаз на случай сообщения каких-либо сенсационно печальных известий… По мнению почтенной редакции «Владивостока», крокодилы — идеал отзывчивости к несчастиям потому только, что, хватая свои жертвы, плачут горькими слезами. По мнению той же редакции, репортёр, искренно сочувствуя человеческому горю, передавая известие, обязан о крестинах в семье статского советника выразить на своей физиономии торжественно величавое настроение, а о каком-либо трагическом происшествии — непременно кричать: «Караул! Ратуйте, кто в бога вируе!..»
Обыватель читает и смеётся:
— Ловко отщёлкал, шельма!
Действительно смешно, чёрт возьми!
Ведь как зло написано-то, а?
Но… зачем это нужно было писать?
Ведь тут нет ни одного порядочного звука.
Ведь так писать — значит сводить благородную роль прессы к роли уличной фиглярки, значит таскать её по рыночной грязи, истязать и увечить её.
Ведь такие писания ставят прессу в какие-то фамильярные отношения к обывателю, смакующему всякую непорядочность как вкусное и лакомое блюдо, раз непорядочность и пошлость облечена в мало-мальски остроумную и злую форму. Зачем нужно прессу, которая должна быть бичом обывательской совести, благородным колоколом, вещающим только правду, делать подлой погремушкой на потеху уличной толпы?
Зачем это грошовое, бесцельное остроумие, эта злоба между двумя борцами на одном поле и за один и тот же идеал — за культуру духа?
И однако же такие выходки чуть ли не обыденное явление в нашей прессе.
В ней нечего больше делать мошкам и букашкам с их мизерным умственным цензом при полном отсутствии порядочности в растленных душах.
И, изощряясь в подсиживании «собратов по перу» за невольные оговорки, опечатки и прочие не менее важные отступления от серьёзных задач прессы, — они вносят в газетное дело своеобразную ноту какого-то голодного стона и рычаний да подленького торжества над чем-то только им и понятным.
