Солнце, словно долька свежего апельсина, показалось за камнями древнего города. Ночь, осторожно пятясь во времени, уходила в небытие. Утро в пустыне начиналось стремительно, и уже через двадцать минут после рассвета становилось жарко.
Сначала серые пески густо насыщались коричневым оттенком, затем становились красноватыми, уже через мгновенье солнце до предела наполняло их своей яркостью и желтизной.
Рассвет в древнем городе был похожим на тот, что в пустыне, — только камни были темнее, и время здесь могло легче противостоять вечности. Почему именно эта древняя земля принесла благословение всему миру? Здесь, в этих местах, зародились великие религиозные учения. Сам Господь родился здесь. Быть может, все потому, что здесь обетованные благодатные земли соседствовали с великими безводными пустынями. А чтобы обрести великую полноту, нужно сотворить в своем сердце пустыню. Внешнее перетекало во внутреннее и давало великий плод созерцания…
Но даже посреди большого города можно освободить свою душу от груза ненужных мирских впечатлений, и камни будут лишь отражаться от зеркальной поверхности чистой души.
Старец Матта почти не отреагировал на приход в мир очередного рассвета. Лучи нагревали его черную кожу, заставляя сердце биться чаще. Морщинистое лицо старца, одеревеневшее от знойных ветров и холодных ночей, не выражало никаких эмоций. Покой и безмятежность уже давно поселились в его сердце и жили там на правах хозяев.
Его ряса была ветхой, как листва старой пальмы, глаза светились мудростью, и случайному прохожему трудно было заметить, что он уже почти ослеп. Его узловатые заскорузлые пальцы всегда перебирали четки: год за годом, день за днем, минута за минутой. От этих постоянных движений большой и указательный палец правой руки были все в мозолях. Даже ночью четки оставались с ним, старец наматывал их на запястье. Словно меч у одра рыцаря, они всегда были рядом. Старые четки из верблюжьей шерсти, подаренные ему одним бедуином, благодарным за выздоровление своей дочери, которое он связывал с молитвами старца.
Сандалии старца и большой деревянный посох придавали ему внушительный вид. Он сидел в плетеном кресле, которое стояло на мощеной площадке рядом с вратами храма древнего коптского монастыря, что затерялся в древних строениях близ Гроба Господня. Сто квадратных метров исторического христианского Египта в духовной столице мира.
Сегодня город был на удивление спокоен. Но так было далеко не всегда. Иерусалим видел тысячу и одну войну. Сотни крупных и тысячи мелких сражений раздирали плоть этого священного города. Его камни кропила вода продолжительных восточных ливней и Кровь сотен народов. В сердце Иерусалима собралась вся человеческая боль. Множество раз утро приносило местным жителям кровь вместо вина и тьму вместо света.
Пальмы и камни, мечи и пески отражались и дробились в глазах умирающих.
Вечный Рим всегда был против тленного мира. Он нес священный порядок среди безумного хаоса. Баллисты и легионы хранили мир путем вечной войны. Но война против несогласных почти всегда превращалась в бойню, потому что любовь на земле соседствует с ненавистью, а правда гонима, как истинная дочь света.
Четыре девятидюймовых гвоздя — вот приношение Рима Богочеловеку. Так Империя хранила порядок. Дерево, к которому Его пригвоздили, взрастил усыновленный Им народ. Так совершилось великое предательство.
Старец много размышлял подобным образом. Он родился в Египте девяносто четыре года назад. Мать говорила, что при рождении он даже не заплакал. Дед возблагодарил Христа за то, что Он подарил ему столь мужественного внука.
Презренный копт свято хранил веру своих отцов. Однажды мусульманские мальчишки жестоко избили его, пытаясь заставить отречься от своей веры и похулить Христа. Но он предпочел смерть отречению. Дети забивали его железными прутьями с первобытной невинной жестокостью, на которую способны только дети, пока случайно проходивший полицейский не предотвратил убийство. Нельзя сказать, что для мальчика решение принять мученичество было осознанным. Ведь ему было всего семь лет, но уже тогда будущий монах почувствовал, что, если он похулит Христа, его жизнь превратится в бесцельное существование. Потому что без Бога жить было нельзя. Детское сознание, не омраченное неверием этого мира, действительно воспринимало отречение от Христа худшим, что могло произойти с человеком. Иудин грех смывается только глубоким осознанием своего предательства и болью от того, что однажды ты потерял свое сердце. Но мальчик не хотел терять сердце.
