Ну, перетеплился малость, что поделаешь. А с другой стороны, если как Мерцалова велела — в шортах да майке, — уж лучше совсем без порток, чтобы прямиком дурдом.
Так рассуждал Петр Иванович Васин, спускаясь трапу на летное поле аэродрома Бен–Гурион. Первое, он увидел за пределами аэродрома: пальмы натуральные, будто в Сочах. И жару увидел — марево над бетоном колыхалось, как прозрачный желей.
Одет Петр Иванович был по–солидному: черный костюм, джемпер, сорочка с галстуком, разумеется, на голове шляпа. В одной руке плащ, в другой – портфель (пожрать на первое время, мыло, то–се…).
На транспортерной карусели уже крутились оба чемодана. Один деревянный, сработанный специально под плотницкий инструмент; второй обычный, фибровый там инструмент электрический: лобзик, рубанок, точило.
Мартин, дурак, все смеялся, зачем ты с собой такую тяжесть прешь, там все дадут. Дадут, куда кладут! Кто ж это, интересное дело, свой инструмент чужому человеку даст? Пришлось Мартина маленько осадить: ты в своей яме садишь и сиди, палочкой дирижерской маши, я тебя не учу. А в мое дело не суйся.
Петр Иванович подхватил чемоданы. На специальных столах шмонали багаж. Не у всех, на выборку. К Петру Ивановичу подошла девушка, блондиночка рыжеватенькая. На левой грудке у нее табличка на прищепке, написано не русскими буквами, но и не местными крючками, а, может, по–немецки. Петр Иванович все–таки разобрал имя — Сара.
— Это ваш багаж? — по–русски, но как–то чудно спросила девушка.
— Мой, — кивнул Петр Иванович.
— Вы уже посещали Израиль?
— Первый раз, Сарочка, — улыбнулся Петр Иванович, но, видать, рановато.
— С какой целью вы предприняли свой путь?
— У меня родственница есть непосредственно, сватья мне, Ирина Васильевна Мерцалова. По всему миру поет. Ей тут у вас один еврей, муж бывший, дом подарил. Она просила меня его взглянуть. Я сам–то строитель.
— Вы читали Тору?
— Тору?.. — опешил Петр Иванович. — Это Евангелие, что ли? Читал.
— Вы посещаете синагогу?
— Зачем она мне надо? В церковь хожу иной раз… Может вы не поняли… Я ж не в евреи приехал записываться. Я в гости. Русский я. В командировку как бы…
— Откройте ваш багаж.
Петр Иванович заволок оба чемодана на операционный стол и отомкнул деревянный.
— Зачем вам это? — строго спросила таможенница.
— Инструмент мой, — недоуменно пробормотал Петр Иванович и сразу вспотел. — Я плотник… Таможенница не стала его слушать, подозвала уже на своем толстого дядьку, видать, начальника. — Плотницким инструментом толстый остался доволен, а на электрический — набычился.
— Кто компоновал ваш багаж? — чистым русским, без примесей, спросил он. — Через посредника или лично? — Сам собирал. — Зачем вы везете это в Израиль?
— Ты что, издеваешься?! — Петр Иванович почувствовал острое желание слегонца заехать жиду в волосатое ухо. Он полез за папиросами, наткнулся на письмо Мартина по–английски, написанное на всякий случай для израильских властей. Таможенник заглянул в письмо. — Мерцалова — это кто?
— Мерцалову не знаешь?! Да она же у вас тут была! Вы ей премии сами надавали!..
— Релакс, — сказала Сара. — Спокойно. Отвечайте только на вопросы. Петр Иванович аккуратно поплевал на незажженную папиросу, замял для верности о ладонь и сунул в карман.
— Чего вы от меня хотите, черти? — произнес он потухшим голосом и присел по–плотничьи на корточки, считая разговор законченным. Теперь ментов ихних ждать, говорить без толку. А он еще в самолете выпил на халяву – могут и в трезвиловку засунуть… Постой, постой… Он встал, пошарил в пиджаке и протянул толстому фотку.
— Вот она.
На зарубежной фотографии мэр Тель–Авива вручал Ирине Мерцаловой приз. Она стояла возле белого рояля. Но самое главное было на обороте: «Желаю тебе, Петя, счастья в прекрасном Израиле. Ирина».
Толстый повертел фотку, только что не понюхал, вернул ее Петру Ивановичу, прижав руку к сердцу:
— Шабат Шолом! Наклюнулось было у Петра Ивановича желание развернуться: и улететь назад, благо билет на полгода безразмерный… Ладно! Он плюнул на мраморный пол, теранул по плевку черным, специально для Израиля купленным полу ботинком. Будем считать типа анекдота непосредственно!
