Первое, что увидела Лика, приоткрыв правый глаз, была ржавая ветка сирени, уже не пахнувшая ничем, кроме нагретой пыли. Ее ажурная тень не защищала от солнечных лучей, и они выжигали горячие узоры на Ликиной щеке, волосах, на голой шее и руке, безвольно свисавшей вниз. Лика ничего не могла с этим поделать: перевернуться или хотя бы подтянуть выше укрывавшую ее куртку не было сил. Она распласталась на горячей от солнца скамейке, как выброшенная из воды медуза. Джинсовая куртка густо пропиталась табачным дымом, и Лика не знала, от чего ее тошнит сильнее — от солнца, пыли, табака или от себя самой.
Она подняла голову и застонала. Желудок как будто собрался выпрыгнуть наружу, но вдруг передумал и встал на место. Медленно перебирая руками по скамейке, Лика села. И без того тяжелое тело сделалось совсем неподъемным, и у Лики было большое сомнение, сможет ли она когда-нибудь встать. От жалости к себе она снова застонала и поперхнулась — воздух, будто наждак, прошел по пересохшему небу.
— Ты как? — услышала она издалека.
— Пить хочу…
Перед ее лицом сама собой возникла бутылка.
— Хлебни пиваса. Свежее, только в ларек сгонял.
От жадности она сильно стукнулась зубами о горлышко. Пиво и впрямь было холодным, но после первого же большого глотка Лику стошнило. Чья-то рука развернула ее в сторону закиданной окурками урны и придержала за голову. Потом под носом возникла мятая бумажная салфетка.
— На, вытрись…
— Спасибо. — Лика последовала совету, чувствуя значительное облегчение. Глаза наконец-то перестало резать, она повернулась и увидела сидящего рядом Шустрика. — Ой… Привет, ты чего тут делаешь?
— Тебя сторожу, — серьезно ответил он.
— А-а… — Лика поморщилась и повела глазами из стороны в сторону. — А почему мы во дворе?
— А ты сказала, что домой не пойдешь, а хочешь умереть здесь.
Лика прижала холодную бутылку к виску.
— Чего? Шустов, не смешно.
— Я смеюсь? Таранинский предок предлагал отнести тебя домой на руках, но ты брыкалась. Ну, и решили оставить как есть. Маман Таранина взяла с меня слово, что я тебя одну не брошу.
— А Таранины откуда взялись?
— Они нас привезли, помнишь? Ты еще в сознании была, потом только вырубилась, когда они уехали. А мне одному тебя не допереть, извини.
Лика посмотрела на него из-под бутылки.
— И ты со мной остался, да? Шустричек, спасибо тебе большое… — Она хотела его обнять, но вместо этого опять повернулась к урне. — Черт… уродство… Сильно я вчера напилась?
— Не помнишь? — Шустрик нагнулся, отводя с ее лица растрепанные волосы.
— Помню, шампанское пили, а что потом…
…Пышная пена перелилась через край и потекла ей на пальцы.
— Ай! Ну, аккуратнее!
— Ничего, обмыли! Ликунечка, дорогая, поздравляю тебя с бесповоротным окончанием школы!
— И я тебя! — Бокалы звонко соприкоснулись.
— Чтобы у нас все было хорошо! Все-все! Дай я тебя поцелую! — Влажные коричневые губы Лианы ткнулись в Ликину щеку. — Я тебя так люблю… Ты моя лучшая подруга! Я желаю тебе такого счастья… такого, как ты заслуживаешь! И оно у тебя будет, обязательно! Сегодня! Ты, наконец, ему скажешь…
— Тише! — Лика испуганно оглянулась. — Давай еще, чтобы все услышали.
— Да пусть слышат! Любви не надо стесняться. Сейчас будет медляк, и ты его пригласишь.
От волнения Лика залпом поглотила шампанское.
— Черт! Вот черт! — В носу противно защипало.
— Ай, дорогая! — Лиана приобняла за плечо, подливая в пустой бокал. — Только не отступай! Это же выпускной… Ты два года по нему сохнешь, ну, когда еще признаться, как не сейчас? Потом вместе будете вспоминать, как это было, счастливые… Ай, Ликуня, как я тебе завидую!
Лика пила, не чувствуя вкуса. Ладони у нее были липкие от пота и шампанского.
Заиграла медленная музыка, и по стенам актового зала поплыли белые звезды.
— Смотри, смотри, вон он стоит один, — жарко шептала Лиана, прижимаясь к подруге горячим рыхлым боком. — Давай, Ликуня, твой выход…
На подламывающихся ногах Лика шагнула вперед и тут же отпрянула.
— Нет, не могу, не могу. Не могу!
— Тише, тише, ну, что с тобой?
— Я — корова! Жирная, уродливая корова! Он даже глядеть на меня не захочет!
