Суриков

Не ищет вчуже утешенья

Душа, богатая собой.

Д. Веневитинов

ВАСИЛИЙ Иванович Суриков происходил из казацкого сословия.

Это происхождение неизгладимо наложило на него весьма своеобразную печать.

Хотя художник жил в эпоху, когда понятие «казак» уже не имело общего собирательного значения, определявшего в XVI столетии «беглое», «гулящее», «вольное» пограничное население московского государства — казачество не было однородной массой, оно уже раздиралось различными классовыми интересами, — тем не менее «казачья сословность» всей суммой исторических, бытовых и родовых предрассудков воздействовала на образование личности художника.

Суриков еще слепо верил, что существовал какой-то особый тип «казака», «вольного человека», отличный от других людей из остальных сословий. Это даже составляло предмет его гордости всю жизнь.

Как дворянские роды кичились древностью и знатностью своего происхождения, старательно подсчитывая количество веток на «пышном родословном древе», так Суриков важно похвалялся своими предками— казаками. Художник поэтизировал все казачество в целом, во все времена и сроки.

Художник мог фантазировать, сколько ему хотелось, но живая жизнь находилась в прямом противоречии с его своеобразными представлениями о казачестве. Все так называемые казачьи «вольности» (свобода от государственного «тягла», самоуправляющаяся община с выборными старшинами и атаманами, неделимый земельный фонд), будучи пережитками «старины», к началу XIX столетия перестали существовать. Самодержавие уничтожило всякую казачью самостоятельность. Все казачьи области были подчинены общегубернскому управлению.

Завершился процесс и социальной дифференциации. В 1835 году каждый рядовой казак получил значительные земельные наделы (от 8,2—12 га на душу). Казацкая верхушка — старшины — получили землю в частную и вековую собственность, конечно, в неизмеримо больших размерах (от 200 до 1 500 га). Верхушка постаралась захватить наиболее плодородные и ценные угодья.

В дальнейшем социально-экономическое и административно-военное положение казачества стало находиться в зависимости от общих хозяйственных и социальных условий развития России. Это главное. Местные особенности уже не играли решающей роли, при всем их своеобразии и значительности. Они только отличали казаков от других сословий страны, придавая им более замкнутый вид.

Однако, подавляя казацкие «вольности» в целом, самодержавие предусмотрительно использовало весь костяк казачества для полицейско-охранительной службы. Старинное «военное занятие» стало негодным для защиты границ, давно перешагнувших древние рубежи, но вполне пригодилось в целях борьбы с «внутренним врагом», посягавшими на основы монархии.

Самодержавие, щедро наградив казачество землей, заставило его нести поголовную военную службу на собственном коне, с собственным вооружением и обмундированием. Казаки, оставаясь значительными земельными собственниками, в награду за испытанную нагайку, в отличие от других сословий, получили ряд хозяйственно выгодных привилегий: монопольное рыболовство в казачьих областях, замкнутость станичных земельных фондов, которыми могли пользоваться пришлые (не казаки) люди лишь в порядке аренды, запрещение пришлым селиться в станицах и приобретать собственность.