Ветер серое небо качает.
Вьется вьюжное веретено.
И латунный фонарь освещает
Площадь. А в подворотнях — темно.
Пахнут постной селедкой афиши.
У Луны — азиатская стать.
Космы свесили белые крыши,
Как в товарном — солдатская мать…
Все толпятся у «Иллюзиона»,
Все желают теперь посмотреть,
Как во тьме, где рыданья и стоны,
После Взрыва мы будем гореть.
Разве может про это
искусство?!
«Все мы смертники, — думаю я.
Только пусть так же снег валит густо
За чугунным крестом бытия.
Пусть — над свежей отцовой могилой,
Что затеряна в гулких полях,
Снег встает живописною силой,
Обращая страданье во прах…
Пусть летит на румяные лица
Почернеть им не скоро дано,
В перекрестья, в проулки столицы,
Где за стеклами — елки, вино!
Эти жесткие зимние звезды,
Этот Космос, где холодно нам,
Чистым снегом, суровым и грозным,
Пусть нас бьет по щекам и губам!
Мы живые. Живые. Живые!
Губы кутай
в дырявый платок!
…А восстанут столбы огневые,
Опрокинется
звездный лоток
Всей гражданской слепой обороной,
Изучаемой присно и встарь,
Белым пламенем Иллюзиона,
Где глядели в экран,
как в алтарь,
Криком девочки в затхлом подвале,
Факелами горящих ступней
Встанет все, что мы Жизнью назвали,
Перед тем, как проститься нам с ней».
