Наряду с энтузиастами-любителями, в собственное удовольствие треплющими языком об НЛО, снежных людях, парапсихологии и прочих аномальных явлениях, существуют более «профессиональные» любители. Оглашая воздух актовых залов своими якобы научными степенями (ни разу не слышала об институте НЛОнавтики или звании «аномальный академик»), эти личности читают более или менее связные лекции, к вящему удовольствию любителей первого пошиба, демонстрируют «достоверные доказательства состоявшихся контактов» и клянут правительство за сокрытие информации от населения.
Мне довелось работать на энтузиастов третьего типа. Именно они обвиняются в том, что прячут в ангарах обломки летающих тарелок, а в холодильниках — трупы «начинок» этих тарелок. Врать не буду, может, что-то из вышеописанного и впрямь имеет место, не настолько я большой прыщ на теле правительственных разработок, чтобы передо мной отчитывались. По правде, я и вышестоящих боссов, кроме непосредственного начальника, в глаза не видывала. Дело в том, что в отделе по связям с общественностью постоянно околачивается слишком много посторонних личностей. И, естественно, говорить о какой-либо секретности излишне. А посему, во избежание неприятностей, наш офис вынесли далеко за пределы основного места дислокации базового «предприятия»
Работа у меня не пыльная и не нервная: опросил очевидца, сделал пометочки и отправил отчет «на-гора». Так было до недавнего времени. В общем, вины за собой я не ощущала, но начальник, вместо того, чтобы вызвать меня «на ковер», в один прекрасный день заявился вместе с комиссией ко мне в кабинет.
Подобное внимание к моей скромной персоне, по крайней мере, удивляло.
— Вы сидите, сидите… — поспешил успокоить меня Федор Павлович, предварительно согнав с законного места и расположившись вместе с компанией экзекуторов за моим письменным столом. — Дело в том, Элеонора Ильинична, что эти господа, да и я тоже, хотели бы поближе познакомиться с вашими методами работы.
— Что именно вас интересует? — полюбопытствовала я.
— Ну начнем с того, как вам удалось в течение десяти лет работы опросить более трех с половиной тысяч граждан и не найти ни одного свидетеля, чьи показания нуждались хотя бы в дополнительных исследованиях?
— Простите за нескромность, разве у других дела обстоят иначе?
— Представьте себе. Больше никто не берет на себя роль высшей инстанции. По крайней мере, треть рапортов отправляется с пометкой «На рассмотрение». У вас же сплошные «Не заслуживает внимания». Вас посадили здесь отделять зерна от плевел, а вы все подряд шуруете в мусорное ведро.
— Видите ли, среди попадавшейся мне шелухи зерен обнаружить не удалось. Да что я должна оправдываться, наверняка, не один мой отчет подвергался проверке с пристрастием. Ну и? Неужели я где-то ошиблась?
Федор Павлович слегка заерзал.
— Элеонора Ильинична, видимо, вы неправильно меня поняли. Вас ни в чем не обвиняют. Мы пришли узнать: как вам удалось достичь в работе столь высоких показателей? Если не ошибаюсь, в приемной ожидают, пригласите посетителя и, в качестве передачи опыта, продемонстрируйте нам свой метод.
Ухмыльнувшись про себя, я пересекла кабинет и пригласила первого и, слава Богу, пока единственного кандидата в очевидцы. Точнее, кандидатку.
Слушая сбивчивый рассказ, я размышляла: не самый подходящий вариант для виртуозных разоблачений. Пятидесятилетняя солидная женщина, домохозяйка. Сама по себе она уже внушает доверие…
— Попробуйте нарисовать, как выглядел летательный аппарат, — попросила я, пододвигая женщине карандаш и чистый лист бумаги.
Минут через пять она предъявила нам свои каракули и беспомощно развела руками.
— Сама понимаю, что не похож… Ну не умею я рисовать.
— Не расстраивайтесь, — я нажала кнопку вызова. — Владимир, будь добр, зайди вместе с принадлежностями.
С появлением художника дела пошли веселее. Под бдительным оком начальства Владимир рисовал, подрисовывал, изменял, дополнял. Его карандаш реагировал на малейшие замечания свидетельницы.
— Ну прямо вылитый! — не удержалась от комплимента она, рассматривая готовый рисунок.
