Седьмое лето

В этот год зима была малоснежной, тёплой и щадящей. Но, где есть недобор, обязательно найдётся и перебор. Весна, лишь немного отличавшаяся от предшественницы, расположилась надолго и основательно. Дни сменялись днями, а за окном одна и та же картина, словно кто-то чересчур весёлый, приклеил с улицы на стекло большую фотографию с видом слабо заснеженного двора.

Март, апрель.

И вдруг всё встало на свои места, словно чужеземные сёстры Оры, наконец, закончили семейную междоусобицу на Олимпе и принялись за свои прямые обязанности, да так яро, что отголоски моментально долетели до современной России. Снег растаял, ручейки шустро разбежались, а деревья, не желая отставать, приняли своё предлетнее состояние.

В один из последних весенних деньков, когда солнце уже активно напекает, но пока ещё безопасно для непокрытых голов, когда земля уже прогрелась, чтоб можно было сажать картошку, когда на большой земле, школьников во всю муштруют перед экзаменами, семилетний Павлик молча стоял посередине избы и смотрел на свою мёртвую маму.

Когда-то тут жили люди. Не сказать, что весело и счастливо, но своим существованием в меру довольные. Пятнадцать дворов, пятнадцать семей, пятнадцать малых социальных групп, незнающих, что они таковыми являются. Болезни, старость, пьяные драки, неурожаи, несчастные случаи – безуспешно пытались расколоть устоявшееся число, но бабы на Руси рожать умеют, а мужики… а много ли с них надо?

Так бы жизнь и дальше неслась, не оглядываясь на прошлое, не выглядывая будущее, не рассматривая настоящее, если бы не запнулась о век двадцатый, а уж он-то расставил все, всё и вся на свои места. К двухтысячным годам в деревне остались лишь несколько старух да тугоухий старик Фрол, с которым новое тысячелетие сыграло в игру «День за год», и к началу апреля долгожитель потерял свой долгозарабатываемый статус.

Ровно за неделю до того, как приехали Грачёвы.

Павлик Грачёв считал, что он смешнее, умнее, сообразительнее и сильнее всех своих сверстников, но вся штука в том, что он их никогда не видел.

Родился Павел Сергеевич (так любил называть его отец) в деревне со странным, но зато коротким названием Егра, через четыре года после миграции его родителей с большой земли. Родился в точно положенный срок, словно сверяясь по часам, без лишней суеты, криков и осложнений. Хотя нет, повредить что-то в матери он всё же умудрился, но местные бабки сёстры Дубцовы, быстро её отпоили своими народными настойками, так что это не считается.

Ходить начал рано и сам же за это поплатился. В дверной косяк, разделяющий кухню и комнату, отец Павлика периодически вставлял полуметровую деревянную перегородку, которую взрослые могли перешагнуть, и которая отделяла их сына от печки, подпола, оставленных на столе ножей и других многочисленных опасностей. Всё бы было хорошо, но он не учёл, что человеком правит любопытство, даже если этот человек в человека не успел сформироваться. Так что, сам не осознавая как, Павлик пришел к выводу, что недостающий для преодоления преграды рост можно компенсировать металлическим горшком, если его перевернуть и использовать как подставку.

И вот достигнута заветная кухня. Но, вслед за секундной радостью победы, последовал удар головой об пол, да выбитый передний зуб, который упорно отказывался отрастать еще четыре года. Хотя это и к лучшему, как позже убедил себя подросший мальчик, ведь сверстники сразу же зауважают боевого парня… если он их, конечно, когда-нибудь встретит.

Мать лежала перед ним на железной кровати, укрытая тремя одеялами.