(суббота, 17 июля)
Дорогой друг Цзи-гу,
будущее — это бездонная пропасть. Эти слова я, кажется, уже писал в письме, оставленном на почтовом камне три дня назад.
Надеюсь, ты нашел его и более не опасаешься за мою судьбу.
То, что я успел увидеть, настолько отличается от всего знакомого и привычного, что я даже не знаю, с чего начать. Здесь…
Хотя, наверное, нужно писать не «здесь», а «сейчас». Но это «сейчас» представляется мне невообразимо чуждым: не могу поверить, что эта мерзкая страна и есть тот милый край, где я оставил тебя тысячу лет назад. Теперь я понял, что тысяча лет — такой срок, которого не в состоянии охватить человеческий разум.
Конечно, каждый, кто умеет считать, может начать отсчет: один, два, три… и дойти до тысячи, убеждая себя при этом, что каждая единица означает ушедший год, смену поколений, императоров, даже династий, смещение звезд с их обычных мест… И все же осмелюсь утверждать: тысяча лет — это нечто большее, чем сумма прошедших лет. Это настоящая гора времени, такая огромная, что преодолеть ее не в силах даже самые отважные птицы нашего воображения.
Тысяча лет — это не промежуток между «сейчас» и «тогда». Это именно «здесь» и «там». Поэтому я буду писать «здесь».
К моему великому счастью, мне удалось найти наш почтовый камень, так что я могу оставить на нем письмо для тебя. Найти его помог мне один человек, который уже очень много для меня сделал и делает. В следующий раз я напишу о нем подробнее.
Без него я не сумел бы отыскать дорогу к почтовому камню, потому что наш родной Кайфын[1] неузнаваемо изменился, так что иногда мне кажется, что это вообще другой город. Вероятно, это оттого, что река изменила свое течение: теперь она несет свои воды точно на север. Сам город теперь непомерно велик, и в нем царит такой шум, что вынести его едва способно человеческое ухо. Ни от одного из дворцов, казавшихся нам воздвигнутыми на века, не осталось и следа (по крайней мере в тех кварталах, где я успел побывать), не говоря уже о жилищах простых людей. Даже холмы исчезли. Местность совершенно ровная, только дома торчат, точно зубчатые скалы, и редкое дерево достигает их высоты. Ничто, ни единого камешка не показалось бы тебе знакомым. Не понимаю, как могло все так измениться. Увы, наши варвары-внуки, напоминающие толпу грубых, необразованных дикарей, пожалуй, и в самом деле способны были сровнять с землей прекрасные холмы. Кажется, даже небо бежало отсюда в далекие края, не вынеся копоти и грязи. Меня не покидает мысль, что я действительно переместился не только во времени, но и в пространстве.
Пишу тебе, сидя на камне. Шум, царящий вокруг, еще можно вынести: в одном-двух ли[2] отсюда он гораздо сильнее. Где-то невдалеке от этого камня находился дом, в котором тысячу лет и три дня назад я обнял тебя на прощание. От дома тоже не осталось ни пылинки. На его месте выстроена череда неуклюжих хижин. Того камня, который мы с тобой установили в парке, я также не смог найти. А мы-то надеялись, что он простоит тысячу лет!
К счастью, моя судьба не зависит от тех ланов[3], которые скрыты в его полости. Моих пятидесяти ланов хватит на все мои нужды.
А на крайний случай, как ты помнишь, у меня есть еще пять золотых чашечек изящной работы.
Мне очень хотелось бы вернуться назад теперь же, но я вынужден ждать вычисленного нами часа, а он наступит только через восемь месяцев. Зачем только злополучная любознательность забросила меня в это недоброе будущее, не знающее ни тишины, ни величия! Помолись о моем благополучном возвращении. Передай привет моей Сяо-сяо, которую после тебя, мой друг, я люблю больше всех на свете —
