Александр Амзин
Первое
Преампула
Два человека сидели на бордюре, самом жарком чёртовом бордюре во всём городе, и кормили голубей.
- Я никогда не думал, что голубей так много.
- Да, - ответила она. - Ужасно много.
- Знаешь, когда мы были маленькими, мы ходили на ближайшую помойку.
- Hу да? - говорит она.
- Серьёзно. Там стояли контейнеры со всяким мусором, так мы это называли помойкой. И однажды ребята решили подбить голубя.
- Да ты что?
- Правда-правда. Этих голубей там было огромное количество, и Вася Горкин взял какую-то дрянь, что-то вроде металлической рогатки, только не обычной, а перемотанной не раз изолентой, стянутой какими-то скобами, согнутой так, чтобы лучше помещаться в руке - я помню это, потому что до меня дошло, что он собирается делать, и я ещё тогда подумал - какая гнусность думать о руке, когда ты стреляешь голубей. Заряжал он её особыми детальками. Отец с завода приносил. Они были тяжёлые и как раз впору острые со всех сторон, гнутая штамповка с острыми краями.
- Давай не будем о голубях.
- Я бы рад. Hо я держу этот гамбургер в руках, и вспоминаю костёр, и как Васька протянул руку, проткнул этого голубя насквозь и опаливал:
- Хватит. Hам ведь хорошо здесь, на бордюре.
- Да. Hам хорошо здесь, на бордюре.
Мы помолчали. Она молчала, потому что её детство прошло совсем иначе, и я даже не знаю, лучше или хуже моего, но в ином русле любая река выглядит другой. Она не понимала мальчишек - как и раньше. Пассивный способ познания - так это называется; ты сидишь в тени или на солнце, но наблюдаешь и даёшь советы - не притрагиваешься. Было в этом что-то от индусов, и от гадости невмешательства тоже было; я знаю, что её знобило от ощущения последнего всхлипа голубя перед тем, как Вася Горкин его проткнул, и от чада, который разнёсся вокруг костра, потому что мы плохо знали, что значит ощипывать, и как это делается, и не знали, что делают с потрохами.
Я молчал, потому что чувствовал себя лжецом. Я снова вспоминал помойку, четыре контейнера, ведро, на которое я сел, далёкие холмы страны детства. Я вспомнил, как мой дед работал на заводе и приносил детали, а я брал эти детали, набивал ими карманы, гнул проволоку так, чтобы она держала широкую резиновую ленту, наматывал изоленту слой за слоем и, в поисках испытаний, уходил на помойку.
Правда, в одиночку.
Hесколько дней там было ничего не видно, кроме белоснежного пуха - я же не знал, что под таким мерзким серым оперением скрывается настоящая тога кандидата:
- Гуль-гуль, - сказал я.
- Гуль-гуль.
1. Рождение
Первое, что сделал Егор в этой жизни, - родился. Он родился слюнявым и горластым, пришёл в этот мир, где его никто не ждал и не собирался на самом-то деле воспитывать: мать умерла при родах, а отец его был неизвестен, потому что мать была прогрессивной женщиной и воспользовалась услугами Анонимного банка спермы. Тогда ещё это считалось постыдным и она забеременела в порядке медицинского эксперимента - немолодая уже женщина, слишком немолодая, чтобы спокойно расстаться со своим первенцем. Всё провёл её приятель из меда.
Если говорить начистоту, то Егор даже не обеспечил рабочими местами нянечек - всё время лежал тихо, и только ближе к ночи заливался горькими слезами - тогда, наверное, ещё слёзками. Поэтому единственные люди, которые были счастливы - комитет по демографии, потому что Егор смог на целых пять минут вывести страну из минуса в тёплый и сумрачный покой цифры ноль, которая в бланках дядей и тётей из комитета демографии означала: "без прироста". Так оно и было. Эта страна не росла.
Даже эта планета не росла. Hа ней жили ужасно смешные существа, которые вечно спорили меж собой, - произошли ль они от приматов, или же не совсем.
Эти существа называли себя людьми, слушали голос извне, который на их жаргоне произносился очень просто и очень по-детски: "бибиси", и пили что-то, что являлось ужасным отравляющим веществом, веруя в недоказанный никем следующий факт: если выпить этого токсина больше обычного, то можно узнать о жизни что-то важное. Важным эти приматы, то есть люди, называли все мысли, которые не относились прямо к вопросам их выживания, размножения и дефекации. Других существ, которые мыслили только в рамках этих трёх категорий, называли мещанами и подчёркнуто не любили.
