Поздним промозглым осенним вечером на улицах было безлюдно. Лишь пронизывающий ветер, норовящий проскользнуть под одежду и сорвать мясо со скелета, безраздельно хозяйничал в городе, гоняя опавшую листву.
Однако, если бы кто-нибудь выбрался из дома и, проходя мимо самой обычной хрущевки, подивился бы странному неровному свету в окне первого этажа, то, заглянув в это окно, он увидел бы странную картину.
В тесной кухне, собравшись вокруг большого круглого стола, в центре которого бросала алые блики на окружающих тяжелая восковая свеча, собралась весьма разнородная компания. У дверей восседал на табурете лысый толстяк, ежеминутно вытиравший носовым платком свою макушку, но при этом нежелавший снять теплый яркий свитер, выглявший так, будто на нем тренировался в стрельбе из мушкета сам Сальвадор Дали. С другой стороны дверного проема расположилась дама в черном открытом платье. Яркий макияж в красно-бордовых тонах только подчеркивал ее преклонный возраст.
Рядом с ней осторожно сидел мужчина лет тридцати в дорогом элегантном костюме. Он тоже отдал дань красному цвету, надев ярко-бордовый, цвета подсыхающей крови, шейный платок. Но торчащая из платка бледная голова, вполне подходящая актеру-любовнику, сейчас несла на себе печать большого беспокойства. Этот дорогой мужчина поминутно колебался из стороны в сторону, стараясь одновременно быть подальше от соседки-старухи, стреляющей в него глазами, но при этом и не испачкать свой пиджак о грязную стену кухни. Спиной же к возможному зрителю расположилась женщина, про которую при взгляде из окна можно было только сказать, что у нее черные волосы и весьма экстравагантная шляпка. Но стоило только увидеть ее заостренное и удлиненное худое лицо, как почти любой более-менее следящий за светской жизнью узнал бы в женщине модную гадалку Жмуру, прославившейся своими мрачными прогнозами. Находились в кухне и еще несколько человек, но сидели они так, что рассмотреть их с улицы было трудно. А поскольку они не произнесут ни слова по ходу всей истории, то не стоит утомлять читателя их описанием. Достаточно просто сообщить, что все собравшиеся в этой кухне были люди не бедные. А собрались они в таком непривычном для себя месте по приглашению Жмуры, вычислившей, что координаты этой кухни оптимально подходят для вызова духа. Но сеанс должен начаться в полночь, а гостей гадалка собрала за час до этого времени, чтобы быть уверенной, что никто не опоздает. И теперь все просто бесцельно сидели и следили за временем, которое, как известно, в подобных случаях тянется на удивление медленно. Старуха в перьях первой прервала неловкое молчание. Посмотрев на темное пятно на потолке кухни, напоминавшее в колеблющемся свете свечи гигантского мохнатого паука, шевелящего лапами, она произнесла с глубокомысленным видом:
— И зачем людям так хочется пообщаться с потусторонними силами?
— Они мудрее нас, — лениво ответила гадалка, словно на экзамене произнесла заученную формулировку.
— Как будто чужая мудрость делает мудрее, — ехидно заметил герой-любовник.
— Зато от духов можно узнать будущее, а это порой бывает очень выгодно, — выступил на стороне гадалки толстяк.
— А как же быть с предначертанностью судьбы? Есть она или нет? — поддержала новым вопросом затлевший огонек разговора старуха.
— Конечно, все, что предстоит нам совершить, записано на скрижалях судеб где-то на небесах, — живо откликнулся лысый мужчина.
— Ну и зачем Вам тогда этот сеанс, — усмехнулся его оппонент, — Ведь получается, что Вы ничего не сможете изменить в своей судьбе. Неужели Вы пришли сюда лишь потому, что где-то написано, что Вы должны были придти?
А как тогда быть со свободой воли? По-вашему ее нет?
— Молодой человек, Вы все упрощаете! — возмутился толстяк, — Разумеется, есть и предначертания судьбы, но есть и свобода воли.
— И как Вы себе это представляете?
— Все очень просто, — вмешалась в спор гадалка, — представьте себе карту страны. И судьба Вам поручает быть в десять лет в Петербурге, в двадцать — в Москве, в тридцать — в Казани, а в сорок — в Челябинске.
