Олег Блоцкий
Пайса
Колонна на Хайратон, который в просторечии среди советских звался Харитоном, уходила завтра. Старший прапорщик Зинченко - старшина зенитной батареи - метался с самого подъема по полку - он уходил в сопровождение колонны.
Надо было получить сухие пайки, боеприпасы, заправить машины. Да и за солдатами глаз да глаз нужен, чтобы матрасы, подушки, одеяла укладывали в кузова машин аккуратно, а не швыряли как попало.
Едва взмыленный, взмокший Зинченко вбежал в полутемную, прохладную казарму, как козырнувший дневальный озабоченно предупредил:
- Товарищ старший прапорщик, вас там в комнате ждут.
- Кто?
- Шурик-вольняга с ДЭСки , о котором вы предупреждали.
- Тьфу ты, черт.
Это были самые нежные слова, которые произнес прапорщик в адрес непрошеного гостя с дизельной электростанции, скидывая застиранную, с темными пятнами от пота на спине и под мышками куртку.
- Давно здесь околачивается?
- С самого завтрака.
Зинченко недовольно крутанул головой, обреченно махнул рукой и быстро зашагал по коридору.
Шурик, увидев прапорщика, широко улыбнулся, вскочил с кровати и пикой вытянул руку для приветствия.
- Михалыч, наконец-то! Заждался тебя! Думал пойти искать.
- Найдешь, как же, - буркнул Зинченко и схватил с фанерки, прилаженной к кондиционеру, бутылку минеральной воды, - трассером летаю, как молодой после школы прапоров. На сохранении давно пора лежать, а я еще бегаю.
- Скоро заменщик приедет, Михалыч?
Зинченко радостно вспыхнул.
- Скоро, братан, скоро. Домой звонил. Говорят, через два дня вылетает. Значит, через неделю-другую будет здесь.
- Везучий, - от сердца сказал Шурик.
За относительно короткий срок, который он пробыл здесь, вольнонаемный понял, что самое большое счастье в Афгане - это замена.
- А то. Знаешь, сколько я здесь? Сто пять недель и три дня.
- Вот это точность! - восхитился Шурик.
- Побудешь с мое - не так начнешь считать. У меня бойцы до секунды все высчитали. Два года в секундах? Три миллиона семьдесят две тысячи.
- Ого!
Шурик помялся немного, а затем решительно поставил бутылку водки на стол перед Зинченко и заканючил:
- Михалыч, в колонну идешь. Будь другом - сдай кондер. Третья часть тебе. Ну, Михалыч, одна только надежда - ты. Через месяц-другой жара на убыль - кондеры в цене упадут.
- Правильно мыслишь, - устало согласился Зинченко и плюхнулся на кровать, - если не сезон, значит, и не цена. Это у нас только - зимой и летом одним цветом. Когда что увидел, тогда и хапнул. А на Западе, брат, дубленочки аккурат под зиму дорожают, а рубашечки легонькие - к лету. Да и не продают меховые шапки летом, а плавки - зимой. На что Афган дыра дырой, и то по этому принципу действуют. Что и говорить - бизнес. У него свои законы.
- Вот видишь, - оживился Шурик, - так лучше кондер сейчас толкнуть, пока возможность есть.
- А кто тебе сказал, что она есть? - удивился Зинченко и забросил ноги на кровать. - Я, так сказать, рассуждаю вслух, и все.
- Ведь едешь?
- Еду.
Озадаченный Шурик раскрыл рот и хлопал недоуменно глазами.
- Ну, Михалыч, - только и мог выдавить он.
- Что, Михалыч? Что, Михалыч? - разозлился Зинченко. - Я тридцать шесть лет Михалыч, а толку? Русским языком повторяю - у меня две машины под завязку. Зенитные установки не разворачиваются из-за этого. Представляешь, если духи обстреливать начнут? Или думаешь, это все так себе: захотел Михалыч, взял, что ему дали, вывез, деньги привез и разделил потом по договору. Как бы не так! Попробуй, вывези сначала. Сейчас все колонны лично замполит проверяет. Ладно, договорюсь с ним - вывезу. Потом надо сдать. Эти комендачи каждый шаг твой пасут, только и ждут момента, чтобы, как шакалы, в тебя вцепиться. И не забывай - не на прогулку еду. Духи сейчас вообще озверели - стреляют нас, как свиней: и в Аминовке, и на Уланге, и в Айбаке, и под Дашами. В прошлый раз вон, за Джабалями, когда возвращались, слева долбить начали. Бойцу, что за установкой, ногу насквозь прошили. Он из седушки выпал, машину тряхануло - чуть в кювет не улетел. Схватился за борт руками, висит, ногами болтает, орет матом, но держится. Представляешь! Два километра так провисел. А я к нему на ходу да под пулями пробирался. Как под колеса не свалился, как духи не укокошили - до сих пор не пойму. Сюда приехали - в сортир побежал. И смерть как хочу, и ничего не получается. Целый час облегчиться не мог. Только начинаю успокаиваться, расслабляюсь, а как вспомню выстрелы эти, дикие глаза пацана, - все опять внутри сжимается и ни в какую. А ты говоришь - третью часть. Пополам, и точка, - решительно закончил Зинченко.