Николай Наседкин
Осада
Рассказ
1
Уж так душа болела в этот день у Веры, что даже слёзы беспричинно то и дело наворачивались на глаза.
Она с ходу нахамила шефу, лишь тот заикнулся было попрекнуть её за опоздание, вдрызг рассорилась с Полиной, ближайшей товаркой по работе. Вечером, растрёпанная и взвинченная, из последних сил пробилась в троллейбус, потащилась к матери. На сердце давила тяжесть. Хотелось прилечь где-нибудь в сухом тёплом углу на мягкий диванчик и полежать.
Троллейбус, как всегда вечером, напоминал бедлам: крики, ругань, хождение по ногам, пьяные безумные глаза. Мест свободных, само собой, - ни единого. Какая-то старая калоша притиснула Веру к жёсткому ребру сиденья так, что перехватило дыхание. Она, еле сдерживая себя, промолчала.
Вдруг совсем рядом, над ухом, раздался липкий голосок:
- А ничего тёлка. Щас познакомимся...
Хмельной тошнотный душок коснулся ноздрей Веры. Она обмерла: "Господи, неужели ко мне?" Ей сейчас не хватало только пьяных приставаний.
Но через мгновение Вера поняла - ухаживают не за ней. В беду попала маленькая девчушка - в очках, беретике. Она пыталась отмолчаться, но два осовелых пса с грязными ногтями и сальными мордами взялись за дело всерьёз.
- Ну ты, бля, чё нос воротишь? Мы ж по-хорошему, не хамим...
- Отстаньте, пожалуйста! Ну не трогайте, ну не трогайте меня!
Голосок девчонки прерывался. Сцена сотворялась в вакууме.
Вера чувствовала, знала - надо вмешаться, нельзя вот так отсутствовать: девчонка даже в спину её толкала, отбиваясь от подонков. Но знала Вера и другое - никакая сила не заставит её совершить этот подвиг: "Ну почему я? Почему? Вон мужиков сколько..."
- Э! Э! Что здесь происходит? - строгий окрик.
Троллейбус облегчённо перевёл дух - с передней площадки протискивался милиционер.
Вера выскочила на своей остановке - прямо в жирную лужу. Проклятый извозчик! Не видит собака, где останавливается? Гад ползучий!.. Вера сладостно, в охотку ругалась шепотом, судорожно искала в кружочке зеркала своё лицо: тушь, конечно, поплыла, глаза - как у крольчихи. Жуть! Она горько вздохнула, протёрла лицо платочком, положила под язык валидол и достала зонт - дождь не дождь, но сверху летела какая-то морось.
Вера поплелась к дому матери. "И чего это я так расклеилась? Поди магнитные бури опять..." Где-то там, в самой-самой глубиночке её сознания шевелилась тяжёлая тревога: что-то вот-вот случится. Вера, сама себя обманывая, мысль эту глушила, отодвигала-прятала - она верила в предчувствия и боялась их.
Как всё-таки тяжко на душе!
2
У Антона настроение также было весь день весьма-весьма паршивое.
Ни в магнитные бури, ни в предчувствия он не верил и полагал, что расплачивается за вчерашнее пиво. Пиво ему категорически запрещалось - он уже трижды валялся в больнице с желудком. Но как тут удержишься, если идёшь мимо магазина, а там выбросили свежее "Жигулевское", да ещё нет никакой нормальной очереди: так, всего-то человек тридцать жаждущих успели подскочить к разгрузке.
Антон по случаю и расстарался - схватил десять бутылок. Больше половины вчера же и усидел. Да ещё умял тушку страшно солёной ставриды холодного копчения. Вот сегодня и вертелся - в желудок будто кто шурупы вкручивал. Хоть матушку-репку пой!
В голову лезли шершавые крамольные мысли: "Это уже не жизнь... Если так до могилы мучиться, лучше уж... Ждать, пока сгниешь заживо?.." Не мысли обрывочки. Связно и полно думать боязно: кто его знает, до чего можно додуматься. Вон в "Комсомолке" проскочило: за год в благословенной нашей стране восемьдесят тысяч человек сами точку в своей судьбе поставили... Чёрт-те что в башку лезет!
Антон взял дипломат - ого, тяжёленек. А-а-а, совсем забыл - Солженицын. Вот единственная радость за весь день: наконец-то ему "Архипелаг ГУЛАГ" достали. Тэк-с, тэк-с, тэк-с... Три толстенных тома. А от тёщи придется - по традиции - картошку тащить, варенье, компот... Надо оставлять Александра Исаевича... Но сегодня - пятница? М-м-м... Ладно, поглубже в стол упрятать, бумагами прикрыть и запереть, а завтра утречком - делать нечего - придется подъехать.
