* * *
Он появился в купе за минуту до отхода поезда. Вокзальный диктор, объявив об окончании посадки, уже перестал стращать провожающих, которые могут оставить при себе билеты отъезжающих, а то и уехать вместе с ними, и вся разношерстная родня, отцеловавшись, смирившись с тем, что уезжают, все-таки уезжают близкие люди, обреченно стояла под окнами вагонов, пытаясь увидеть за мутными стеклами знакомые лица. Но в ее поведении можно было увидеть и облегчение, и даже нетерпеливость — поскорее бы все это кончилось, чтобы насладиться тоской по ближним в тишине и одиночестве.
И тут возник этот человек — большой, пыхтящий, взмокший. Он был возбужден собственным отъездом, красен от бега и откровенно радостен. Не появись он, ничто бы не нарушило в купе смиренность и покорное дорожное долготерпение. Так и просидел бы молча нарядный, но небритый командированный, уставившись пустыми глазами в старую газету, провздыхала бы пожилая женщина с пухлым лицом, а молодой парень в синем спортивном костюме всю дорогу провалялся бы на верхней полке, постанывая от вынужденного безделья, оторванности от друзей и подруг.
И вот, когда все разложили по полкам и укромным уголкам свои вещи и затаенно притихли в ожидании отъезда, дверь резко, с грохотом отодвинулась в сторону, и крупный радостный человек широко перешагнул порог, быстро и остро взглянул на каждого.
— Здравствуйте! — сказал он.
И все трое, уже чуть сроднившиеся, ощутили вдруг угрозу своей неприкосновенности. Они почувствовали, что им всем как бы вынесен приговор, словно их поняли, разоблачили в чем-то несимпатичном. И нарядному командированному с рыжей щетиной на подбородке, и пухлой женщине в цветастом халате, и красивому парню на верхней полке стало тесно, по их душам прошла тихая волна раздраженности. Но, люди воспитанные, принимающие дорожные неурядицы как неизбежность, они подавили ее в себе, словно проглотив неприятный привкус.
Командированный усмехнулся, как бы успокаивая себя, дескать, чего не увидишь на белом свете. Усатый красавец с верхней полки наблюдал за новичком поощрительно, с интересом: давай-давай, располагайся, посмотрим, что ты за человек и чего в тебе смешного. На лице женщины застыло выражение досады — с кем только не приходится ездить под одной крышей, господи ты наш, царица небесная!
Вошедший, запихнув свою авоську под сиденье, бухнулся на свободное место, вытер скомканным платком лоб с красной полоской от шляпы, шумно вздохнул.
— Фу! — сказал освобожденно. — Кажется, успел. А?
Ему никто не ответил. Нечего было отвечать. И так ясно — успел.
— А ведь и опоздать мог.
И опять последовало молчание. Новичок с недоумением посмотрел на попутчиков, хмыкнул и потер под носом тяжелым кулаком. В этом его жесте проступила оскорбительная непочтительность. Небритый командированный двинул ногой свой тощий портфель, засовывая его подальше под полку, поддернул голубые манжетики, украшенные сверкающими запонками, осторожно поставил локоток на край стола. Женщина смотрела прямо перед собой, напрягшись в ожидании следующих попыток новичка прорваться в их круг. Усатый свесился с полки, упиваясь рождавшейся напряженностью.
— Далеко едем? — бодро спросил вошедший и твердо посмотрел на командированного.
— До конца, — ответил тот, помедлив, давая понять, что вопрос ему не нравится.
— И вы, мамаша, тоже в тупик?
— Почему же в тупик! — Женщина передернула мягкими округлыми плечами, пытаясь отгородиться от подобной бесцеремонности. — Я еду до конечной станции, — назидательно произнесла она.
— Ну и я о том же! — благожелательно сказал новый пассажир. И требовательно посмотрел на парня.
— В тупик, — улыбнулся тот, не ожидая вопроса.
— Вот и хорошо! Компашка у нас подобралась — будь здоров, а? Давайте знакомиться. Федор. А вас, простите? — Он повернулся всем своим крупным, пышущим жаром и здоровьем телом к аккуратному командированному, украшенному запонками с гранеными стеклышками.
— Олег Алексеевич, — холодновато улыбнулся тот.
— Олег Алексеевич. — Федор словно пробовал имя на произношение. — Красивое имя. Мне нравится. Настоящее?
