Друзьям. Всем.
Если человек создан по образу и подобию Божию, то это значит, что каждый человек, в общих своих проявлениях, независимо от пола, убеждений, национальности и других отличительных признаков является Богом. Но поскольку этого мы в жизни явно не видим, то остается предположить, что, очевидно, общее между человеком и Богом — это потенциал бесконечных возможностей. И человек — потенциал бесконечных возможностей, но еще не раскрытый. И Бог — потенциал бесконечных возможностей, но раскрывающийся в действии. И для подтверждения этого (но, разумеется, отнюдь не только с этой целью, она, скорее, является следствием, опять-таки не единственным и далеко не главным) был послан Христос, чтобы представить персонализированного Богочеловека. И, возможно, это доказывает, а, возможно, и нет, что каждый человек — потенциальный зародыш потенциальной Вселенной — не микро-, а макро-Вселенной. И если это так, то да будет так.
* * *
С течением времени становишься смелей в словах и осторожней в утверждениях. С годами уходит безаппеляционность и наступает час, когда уже невозможно что-либо отрицать. Можно позволить себе судить о чем-то на словах, можно и не позволить, но в любам случае уже знаешь, что все несудимо. А дальше? Дальше — бесконечность и То, что стоит за ней.
* * *
Мы еще притворяемся, что мы люди, но мы уже давно не люди. Нам уже не нужны слова и, общаясь друг с другом, мы по большей части молчим. Все сказано, а остальное невыразимо словами, и мы знаем, что мы это знаем. Наступает усталость, истертость слов. Нужны новые символы новых отношений. А их уже приходится изобретать самим, и это — из области творчества.
* * *
Первый шаг — когда сознаешь, что все неслучайно. Второй — когда понимаешь, что эта неслучайность — Бог. Третий шаг — когда мир теряет границы, и ты сам, как часть мира, теряешь их. Четвертый шаг — Любовь.
И это все — неизбежность, рок. И не уйти никуда. Мы обречены на духовность. И Слава Богу. Любой неверный шаг, любое отступление, даже любое малодушие — ведут нас к конечной цели, о которой я вряд ли даже догадываюсь.
* * *
В настоящем жить трудно. Еще труднее вместить в настоящем прошлое и будущее. Есть шанс свихнуться, когда миры и времена сосуществуют в сознании, и ты это понимаешь. Но через это нельзя не пройти. Как и через Великую Пустоту.
* * *
Моя мама была светлым человеком, хотя и атеистом. Я ее очень любила, но лишь спустя несколько дней после ее смерти узнала, что она — мой духовный учитель.
Отец же при жизни был редким мерзавцем, попортил и мне, и близким, и даже не близким много крови. И я его сильно ненавидела. Но после его смерти оказалось, что он — тоже мой духовный учитель. Странный, непостижимый опыт… Разговор даже не о прощении, но о единстве…
* * *
Социальность требует жертвы. И эта жертва — возвращение на землю. Стряхивая с себя Небо, вновь обретаешь человеческие чувства: эго, гордыню — эти пустышки легко приживаются в человеке, — влезает порой и ненависть. Бывают и «положительные» чувства: например, доброта. Но этот разговор не к тому, что хорошо б быть отшельником. Семья ведь тоже несет бесценный опыт, может быть, в чем-то более замечательный, чем опыт аскетизма и одиночества. Но я думаю, социальность — это, все-таки, добавка к обеду, от которой при сытости можно отказаться. Но можно и воспользоваться ею, чтоб не обидеть добрых хозяев и немного не напугать их. Всему — мера на этой земле.
* * *
Меня всегда удивляло, почему у чувства страха в литературе и философии категорически отрицается позитивное начало. Мой опыт дал мне страх, ужас смерти как основу и как двигатель в стремлении к Богу, особенно в детские годы. Во всех тупиках, закоулках жизни и сознания, стоило мне нанадолго забыть, что я существо Вселенной, а не советская детсадовка, школьница, студентка (и т. д. по ступеням возраста и социальности), меня подстерегал этот проклятый, всемогущий, позорный и благодетельный кошмар, то в чистом виде, то в каких-то обличиях. Это — мощный стимул к развитию, если вопрос жизни и смерти встает как философская категория, а не только как животный ужас.
