9-е, 219 год.
Здесь так холодно... Меня предупреждали, что будет холодно, но я редко слушаю предупреждения. Здесь не хватает света. Не хватает тепла.
Вечерами здесь бывает туман, густой, холодный, вездесущий. Вокруг башни совсем не растут деревья, и, когда дует ветер, капельки влаги стекают по стенам, будто камни потеют. Только камни не могут потеть. Они плачут о впустую растраченной юности.
Каждое утро, просыпаясь под нежный перестук капель, всеми частичками своей дряхлой души я чувствую старость окружающего мира. Тишина сгорает в свечном пламени, инеем ложится на мои волосы. Само море, безграничное море, здесь кажется серым и грязным.
Раньше я жил в другом месте. Там тоже было море, даже скалы – совсем как здесь. Но там было тепло. По ночам светлячки слетались к моей хижине, рассаживались на крыше, сотни и тысячи светлячков... Будь я птицей, мне, наверно, казалось бы, что от звездного неба откололся кусочек и прилетел, подобно светлячку, на берег теплого моря.
Только я не птица.
Солнце, корчась в предсмертных судорогах, цеплялось последними лучами за исчезающий горизонт. Удар! Удар! Тучи нависали над гибнущим светилом, молния за молнией отсекая ему сверкающие пальцы. Далеко внизу возмущенно шумел океан, но что мог сделать старик, никогда не имевший крыльев...
Только отвернуться, закрыть глаза, не видеть. Кутаясь в дырявую туманную накидку, озябший океан угрюмо шагал взад-вперед, от берега к берегу. Он не смотрел вверх.
Одна из мириадов песчинок, хрустевших под ногами океана, тоже не смотрела вверх. Человек был стар и уродлив, его большую голову покрывали редкие седые волосы. Лицо когда-то, должно быть, отличалось благородством черт, но годы пьянства и разгула превратили его в невыразительный мясистый блин, изуродованный несколькими ножевыми шрамами. Много лет назад гарпун, пущенный в кита, задел человеку бок, навсегда перекосив его тело и лишив левую ногу подвижности. С тех пор, при ходьбе человек опирался на костыль.
Его так и звали – Костылем. Настоящее имя все давно позабыли, не помнил и сам хозяин. В те немногие дни, когда в башне гостили проезжие, Костыль с гордостью рассказывал им, что обучен грамоте, даже показывал замызганный свиток, якобы свой дневник. Последние годы, правда, ставить его похвальбу под сомнение было некому.
Костыль одиноко жил на утесе, кинжалом рассекавшим морские волны у северной оконечности Альбиона. Здесь веками стоял маяк, спасавший корабли от жестокой смерти на скалах. Каждый вечер, год за годом, Костыль взбирался на вершину древней башни, протирал изогнутое бронзовое зеркало, наливал в светильник зеленоватое, дурно пахнущее китовое масло и поджигал его волшебным стерженьком, полученным в наследство от предыдущего смотрителя. Это давно превратилось в ритуал.
Он никогда не видел корабли, которые спасал. Ночами выходить из башни было опасно; по берегу, в поисках рыбин и утопленников шныряли оборотни, несколько раз оголодавшие вампиры пытались уговорить Костыля пригласить их в дом. Старый смотритель давно привык к таким соседям.
Обычные люди редко посещали маяк. Три-четыре раза в год, большой королевский обоз завозил провиант и бочки со светильным маслом, время от времени заблудившиеся путешественники искали в башне спасения от ночных страхов. Костыль не любил гостей, и старался побыстрее выпроводить каждого такого беднягу.
Глубоко в подвале смотритель хранил золото. Остатки от прежних буйных лет, наследство предшественников, королевское жалованье и подарки, изредка подносимые морем – там накопилось уже довольно много. Детей у Костыля не было, по крайней мере он о них не слышал, и сокровища должны были достаться следующему смотрителю. Поэтому старик выпроваживал всех, кто пытался навязаться к нему в помощники.
А еще, иногда, в туманные ночи, к башне приходили люди с оружием. Тогда Костыль надевал старую меховую телогрейку, ушанку, взваливал на спину тяжелый сундук и исчезал до утра вместе с гостями. Возвращался он всегда один, ставил полегчавший сундук на место и шел в подвал, к тайнику. В такие ночи Костыль добавлял к своим сокровищам несколько золотых монет.
