Февраль 1788, Франция
— Она мертва!
Мир Ленобии был взорван благодаря прозвучащему крику и двум небольшим словам.
— Она умерла? — Жанна, горничная, работающая рядом с ней, прекратила месить пухлое, ароматное тесто для хлеба.
— Да, да помилует Богородица душу Сесиль.
Ленобия подняла взгляд и увидела свою мать, стоящую в дверной арке кухни. Ее хорошенькое личико было необычайно бледным, а руки теребили четки, всегда охватывающие петлей ее шею.
Ленобия недоуменно покачала головой:
— Но всего несколько дней назад она смеялась и пела. Я слышала ее. Я видела ее!
— Она была красива, но не сильна, бедная девочка, — сказала Жанна, печально качая головой. — Всегда такая бледная… Половина поместья подхватила ту же лихорадку, включая мою сестру с братом, но они легко выздоровели.
— Смерть поражает быстро и ужасно, — сказала мать Ленобии. — Неважно господин или слуга, она, в конце концов, приходит к каждому из нас.
После этого, дрожжевой запах свежего хлеба всегда будет напоминать Ленобии о смерти и вызывать боль в животе.
Жанна вздрогнула и перекрестилась побелевшими от муки пальцами, оставляя на лбу след в виде полумесяца:
— Пусть Богородица защитит нас.
Рефлекторно, Ленобия преклонила колено, по-прежнему всматриваясь в лицо матери.
— Пойдем, Ленобия. Мне твоя помощь нужна больше, чем Жанне.
Ленобия никогда не забудет то чувство страха, охватившее ее после слов матери.
— Но ведь будут гости — похороны — и у нас должен быть хлеб, — запнулась Ленобия.
Серые глаза ее матери, такие же, как и ее собственные, обратились в грозовые облака.
— Это была не просьба, — сказала она, плавно переходя с французского на английский.
— Когда твоя мать говорит на варварском английском, ты знаешь, что должна подчиниться, — Жанна пожала плечами, возвращаясь к замесу теста.
Ленобия вытерла руки о льняное полотенце и заставила себя поспешить к матери. Элизабет Уайтхол кивнула дочери и повернулась, жестом веля дочери следовать за ней.
Они быстро миновали широкие, изящные залы Шато де Наварра.
Конечно, были дворяне намного богаче барона Буилона, который не являлся одним из приближенных Короля Луи или придворных, но он действительно мог похвастать семьей, чья история прослеживалась на сотни лет и усадьбой, бывшей предметом зависти для многих более богатых, но не столь хорошо воспитанных лордов.
Сегодня залы замка были молчаливы и спокойны. Многочисленные окна, обычно позволяющие потокам солнечного света разливаться по чистому мраморному полу, уже драпировались тяжелым черным бархатом легионом тихих горничных. Ленобия думала, что сам дом казался приглушенным от горя и шока.
Затем Ленобия поняла, что они спешат прочь из центральной части замка к одной из задних дверей, выходящей к конюшням.
— Maman, où allons-nous?
— На английском языке! Ты знаешь, как я ненавижу звук французского! — отрезала ее мать.
Ленобия подавила вздох раздражения и переключилась на родной язык матери:
— Куда мы идем?
Ее мать огляделась, схватила руку дочери и низким, грудным голосом сказала:
— Ты должна доверять мне и делать так, как я говорю.
— Конечно, я верю тебе, мама, — сказала Ленобия, напуганная диким взглядом матери.
Выражение лица Элизабет смягчилось, и она коснулась щеки дочери.
— Ты хорошая девочка. Всегда ей была. Эти обстоятельства — моя вина, только мой грех.
Ленобия затрясла головой:
— Нет, это не твой грех! Барон берет кого хочет. Ты была слишком красива, чтобы он не обратил на тебя внимание! Это не твоя вина!
Элизабет улыбнулась, позволяя проявиться части былого очарования.
— Но я не была достаточно красива, чтобы удержать его внимания. К тому же я всего лишь дочь простого английского фермера и потому барон отверг меня. Хотя, думаю, я должна быть благодарна, что он нашел для нас место в своем доме.
Ленобия почувствовала старую горечь, горевшую внутри нее.
— Он взял тебя из Англии, украл из семьи. И я его дочь. Он должен найти место для меня и моей матери.
— Ты его незаконнорожденная дочь, — поправила ее Элизабет. — И всего лишь одна из многих, хотя, безусловно, самая привлекательная. Настолько же, насколько его законная дочь, несчастная, умершая Сесиль.
